Остальной мир отсюда кажется чем-то невообразимо далеким, а мы песком, который птица унесла за море. (С)

Утро уже зажглось, когда они добрались до места.
Горячее солнце поднялось высоко в зенит, опаляя верхушки деревьев. Земля под ногами была еще влажной после почти семидневной падеры, но теперь быстро просыхала, поднимая облака молочно-белых испарений.
Деревня находилась в нескольких часах пути медленным шагом, но имея лошадь можно было добраться гораздо быстрее. И вот выехав засветло, их отряд уже был на месте. Аннук нервно поерзала в седле. Лошадей она никогда особенно не любила, предпочитая иметь под ногами твердую почву. Сейчас, сидя высоко над землей, она испытывала беспокойство, хоть теоретически и догадывалась, что совершенно необоснованное. Арес, напротив наслаждавшийся прогулкой, давно скрылся впереди процессии. Иногда он возникал где-то поблизости, но тут, же вновь исчезал, подгоняя ближайшего всадника злым лаем и взбивая лапами мокрую грязь.
Прошло уже достаточно времени с тех пор, как в этих краях отшумели последние отголоски войны, но обугленные остовы - единственное, что осталось от многих домов - еще не успели обрасти зеленью и производили гнетущее впечатление. Лужи в центре деревни были по колено лошадям. И каждый раз, когда тонкая рыжая кобылка оступалась, колени всадницы обдавало влагой. Ехавший рядом мужчина обвел долину взглядом, покусывая внутреннюю сторону губы. Девушка откинула волосы, лезшие в рот, и снова уставилась вперед. Оливковые пальцы, рассеяно перебирали гриву лошади. По дороге сюда она так вцепилась в шею несчастного животного, что всадник всерьез обеспокоился, о том, как бы кобыла не взбрыкнула и не скинула наездницу. Обошлось.
Он рассказывал ей о том, что происходит вокруг в пол голоса, так что слова долетали только до нужных ушей. Черная юбка, обнажавшая ноги выше коленей полоскалась на ветру, и казалось, что за ними следом летит огромный ворон. Зеленая блуза была спущена на худенькие плечи и вся испещрена вышивкой в мелкий цветочек. За время пребывания на юге кожа Аннук стала совсем тёмной, а волосы так выгорели, что приобрели рыжий оттенок. Доведись ей увидеть собственное отражение - она бы непременно с удовольствием отметила, что теперь похожа на настоящую цыганку, которой всегда стремилась стать.
- Справа будет река, попридержи коня,  - ровный голос Алфея успокаивал и, последовав совету она мягко потянула за уздцы, чувствуя, что кобыла противится и тянет в сторону.
- Да что же это? Я говорил, что нужно было тебе оставаться дома, девочка.
Мужчина выхватил у нее из рук упряжь, когда лошадь уже вошла по круп в воду, замочив Анник ноги, и вывел из реки.
- Здесь люди! – один из троицы ехавших впереди всадников затормозил возле Аннук и Алфея.
- Езжай с ней, как и собирались. Встретимся через пол оборота, - невольный сопроводитель гречанки недовольно поджал губы. Чтобы догадаться об этом вовсе необязательно было видеть его лица. Алфей кивнул в её сторону, поздно спохватившись, и погнал лошадь в галоп. Вскоре перестук копыт стих вдали.
Яблони стояли, тесно прижавшись, друг к другу. Скрюченные ветви переплелись за долгие годы между собой так тесно, что чем старше и выше было дерево, тем сложнее было разобрать где кончался ствол одного и начинался другого.
- Ты достанешь до дерева, если протянешь руку вправо. Оно молодое и яблок почти нет, но прямо возле твоей ладони висит одно, – Аннук сделала осторожный шаг в сторону.
В незнакомом месте всегда было тяжелее всего. Невозможно было притворяться, что с тобой все в порядке, и ты ничем не отличаешься от других, когда для каждого шага необходимо сначала обследовать землю вокруг тонкой деревянной палкой. Это злило иногда приводя в бешенство. Даже спустя почти два года. К некоторым вещам, как бы не заблуждались мудрецы и дети, привыкнуть невозможно.
- Расскажешь мне, что ты видишь?
- Деревья! Всюду проклятые яблони, - молодой солдат медленно поскреб щетину на подбородке, так что гречанка, стоя чуть впереди него, услышала мерное "жум-жум", - такие же, как и в Патрах. Не отличишь. Зачем ему, скажите на милость, понадобились именно эти проклятые яблоки?
Аннук не нашлась, что ответить, продолжая изучать кончиком палки траву под ногами. Само поручение, ехать в разрушенную деревню и рвать яблоки, было абсурдно. Для солдат, еще и унизительно. Она слышала, как по дороге они недовольно переговариваются, и чувствовала напряжение в голосах. Что касалось самой Аннук, она была рада покинуть город. Три месяца взаперти, как в распахнутой клетке, из которой, тем не менее, было невозможно вырваться. Иногда сидя по вечерам в комнате, она ощущала себя глупой канарейкой, которая поет день напролет, а ближе к ночи забивается в самый дальний угол, не зная жаться ей к прутьям или попробовать выпорхнуть наружу и поближе взглянуть на кошку.
В Патрах было неспокойно. И все же город почти не пострадал от военных набегов сотрясающих страну. Ходили слухи, что Микены окончательно отбиты богами и на месте сожженных храмов военачальники побежденных человеческих армий строят новые. Говорили, что Богиня с головой кошки, царствует на Родосе, заставляя своих приспешников сотнями отстреливать всякую птицу, пролетающую над островом, и по утрам там царит такое безмолвие, что становиться тошно ровно, как людям, так и богам. Будто бы в Афинах молодой король укрепил свои позиции и, собрав многотысячную армию, пообещал до исхода зимы вернуть Микены. Слухи, правдивые или нет, были единственным, чем им дозволялось развлекаться, когда хотелось окончательно запугать босоногих и грязных детей или потешится иллюзией, что у них, все гораздо лучше. Смотреть на то, как Греция бьётся в агонии со стороны, боясь приблизить и на шаг, как к бешеной собаке. Патры предпочитали вариться в собственной грязи.
Аннук пошарила под ногами, пока не наткнулась на круглый плод. Сладкий запах падалицы разлился в воздухе. Солдат суетился поблизости, узкими ладонями, выбирая из опавших яблок молодые и крепкие. Они работали в молчании, отвлекаясь лишь изредка, чтобы прислушаться к звукам, доносящимся со стороны дороги, стараясь различить голоса или перестук копыт. Но Все было тихо. Ветер налетал злыми порывами, тревожа грязь и сухую листву, которую поднимая в воздух, закручивал в вихри. С этой стороны, моря было не слышно, только над головой носились шальные чайки, бранясь на погоду.
- А кто там был? – Аннук прервала своё занятие, отирая со лба пот, - В деревне.
- Дружинники. Злые, как аидовы псы. Рассказывали, что на них напал какой-то мятежник, или что-то в том духе. На одном плащ, что те драные тряпки и весь в обугленных махрах, - мужчина хохотнул, растягивая слова, - говорят здоровенный был, как бык. И огнём плевался.
С громким хрустом солдат откусил кусочек от яблока, которое все еще держал в руках, продолжая рассказ:
- Только думаю оболдуй хорошо надрался, да дрянью какой облился по глупости, вот и вспыхнул у костра. Смердит от них, как с навозной кучи.
Девушка улыбнулась. Для разнообразия было бы неплохо послушать историю о том, как на дураков нападают дураки. Солдатские сказки изобиловали драконами, хибридами и плюющимися огнем гарпиями, и почти никогда людьми. Проигрывать себе подобному у этой братии было не принято
- Надеюсь, огненный мятежник ушел далеко. Боюсь лишиться места. - Аннук и солдат засмеялись.

* * * * *

Над городом носилась музыка.
Глупая старинная песенка взвилась последним аккордом, и шутиха рухнула на каменную плитку. Вихрь бубенчиков лизнул подножие грубо сколоченного деревянного трона, колокольчики хрустнули в последний раз и тоже смолкли. Праздник! Что они праздновали оставалось загадкой для многих, но если ты был достаточно умен, чтобы не спрашивать, дело твои обстояли просто замечательно. Уже к полудню площадь раскалилась добела. Мимо сновали разодетые горожане, пахнувшие лавандой от моли и заскорузлой пылью от дубовых сундуков. Крестьяне расположились на высоких жердочках, оставшихся от рыночных прилавков, вглядываясь в разрисованный помост для выступления, установленный по середине базарного места. Он несомненно знавал лучшие времена. Когда-то яркая краска облупилась, являя вместо голубых русалочьих волос прогнившее дерево. Бороды сатиров на рисунке выцвели и стали почти белесыми, однако общая картинка сохранилась. И если отойти подальше, еще можно было разглядеть синее море и трех русалок, тянущих ладони к Пану, словно нищенки. Из окон над площадью, по приказу короля были вывешены яркие куски ткани. Старые флаги и боевые знамена, преобразившиеся при свете солнца хлопали на ветру, перемигиваясь богатой вышивкой. На время позабыв о  славных победах и кровавых проигрышах.
Пожилой флейтист почтительно склонил голову, закончив играть и отошел в сторону, неодобрительно поглядывая на лежавшую на каменном подмостке девчонку. Темные волосы с рыжими перьями разметались по полу, глаза закрыты и только дикая улыбка гуляет на губах. Да еще эти ужасные бубенцы, набившие оскомину каждому в городе, знай себе трещат на ветру, нося в воздухе пьяный перезвон.
Стихшая музыка опять заиграла, видно король сидящий на деревянном троне позади снова махнул рукой. Мелодия была смутно знакомой и ей казалось, что она узнаёт отдельные куплеты, но только вспыхнувшее воспоминание тут же уносилось не позволяя до себя дотронуться. Все еще прислушиваясь Аннук села на месте, ощущая на себе взгляды и от души наслаждаясь произведенным эффектом. Находясь вдали от города она могла быть кем угодно и заниматься, чем угодно, однако когда наступало время праздников роль была предопределена. Едва ли она рассчитывала на это с самого начала, явившись в Патры. 
В первый день в новом городе она с трудом нашла место для ночлега и едва рассвело отправилась в центр, рассчитывая немного заработать и купить новые вещи. Последние сбережения были потрачены на нехитрые реквизит для представлений, составивший половину бутылки с маслом, древнее огниво, кости для собаки и три яблока, которые она съела тут же, после пожалев о собственной жадности. К вечеру она так устала от бесконечного хождения и стен, которые вырастали в самых неожиданных местах, угрожая расквасить нос, что почти решила идти дальше, возненавидев Патры с их молчаливыми жителями и частой архитектурой. Ночь оказалась немногим лучше. Огонь не слушался и кусал скоро превратив нехитрое выступление в настоящую пытку. Аннук измучилась и не могла сосредоточиться, прислушиваясь к голосам зрителей, ожидая ежесекундно услышать взрывы смеха. Арес крутился под ногами, вещая каждому желающему, смевшему подойти ближе, что назван был не по прихоти и совсем не спроста. Когда пытка цирком закончилась она удивленно обнаружила, что вокруг собралась целая толпа, а разноцветный платок отяжелел от монет. После того, как огонь умолк место выступления погрузилась в почти суверенную тишину, которая, как она поняла позже объяснялась появлением короля.
- Добро пожаловать! - Аннук вздрогнула, воспоминания, заслонившие действительность, спорхнули с ресниц и скрылись. Она быстро поднялась на ноги, чувствуя, как камни обжигают пятки и звякая бубенцами, вернулась к ступеням возле трона. В толпе горожан, собравшихся на праздник послышался робкий гомон. Словно ветер перемешивал гальку у морского берега. Зычный голос короля еще долго вещал, но разомлев на солнце она обнаружила, что не понимает ни слова. Пес, сидевший поодаль ткнулся ей в руку и прижавшись к жесткой шерсти, циркачка бесцельно накручивала локон на палец, время от времени разгоняя тишину поминальным звоном колокольчиков.
Что-то произошло и она встрепенулась садясь прямо и отстраняясь от Ареса. Нескладная музыка исчезла совсем, голоса стихли, и только ветерок трепал на ветру знамена.
- Выведите их, - скрипнула половица и по деревянному полу у сцены (как она догадалась, судя по расстоянию) забегали ноги, спеша выполнить распоряжение. Толпа замерла и дружно ахнула, как хорошо натренированные долгими повторениями артисты. Арес под рукой напрягся, выпячивая вперед мощную грудь, так что Аннук чуть не упала навзничь, потеряв опору. Ширма, скрывавшая сцену, медленно поползла в стороны, оглашая площадь приглушенным треском.

Разыгрываемая пьеса напоминала скроенное обнищавшей хозяйкой полотнище. В котором дорогая парча перемежалась серыми кусками мешковины и вопреки изначальному замыслу выглядело уродливо.
Аннук, уже давно решила: цирк безвозвратно покинул этот мир, но теперь завороженная, прислушивалась к голосам артистов. Именно их энергия не давала происходившему на сцене скатиться в бессмысленный фарс.
Случалось ли Вам после долгой тишины слышать голос давнего друга? Доводилось ловить луч солнца на щеках и видеть мир, дышащий красками лета, после продолжительной зимы? Именно этот невыносимый восторг сейчас захватил девушку и словно нёс над площадью. Казалось, еще немного и она обязательно сможет различить макушки зрителей и понять какого цвета их одежды. А быть может и отыщет лицо, самое важное из всех?
Из странной эйфории Аннук вывело прикосновение к плечу. Склонившись к её уху, Алфей что-то прошептал, но увидев отсутствующий взгляд, тронул еще раз. Надавливая пальцами на обнажённую косточку ключицы.
- Аннук,  - в голосе его звучало чуть ли не сожаление, оттого, что приходится вернуть её обратно к мирским заботам, - скоро твой выход.
И действительно. Артист на сцене уже читал завершающий монолог. Только вместо славы богам в нём звучали новые фразы. Они сочились меж зубов лицедея, разбиваясь еще до того, как успевали достигнуть земли. Волшебство пропало.
Аннук, наконец, повернулась к мужчине, прогоняя наваждение. Жара не отступила. Грязная пыль, поднимаясь, смешивалась с воздухом, едко заполняя лёгкие. Приторные ароматы жарящейся на углях еды, яблок, разгоряченных тел и розовой воды. От всего этого голова шла кругом. Словно нечто очень тесное сдавило виски и приходилось прикладывать непомерные усилия, чтобы повернуть голову и сделать вдох. Пошарив рукой вокруг себя, она удивилась, не обнаружив поблизости Ареса. Ужасный пёс опять куда - то сбежал, и она не могла придумать, как ей теперь самостоятельно добраться до сцены. Мужчина, стоявший рядом, заметив это замешательство, снова сжал её плечо, заправляя длинные волосы за спину, но тут же спешно отдёрнул руку.
- Вставай, я провожу.
Король, сидевший несколько поодаль, с блаженной улыбкой хлопал в ладоши и не обратил на них никакого внимания.
Откуда в Патрах взялся цирк? Уже очень давно никто не заходил так далеко вглубь страны. Со всех сторон городок окружали, лучше иных стен, гробницы мертвых деревень. А на юге, замыкаясь полукругом у берегов, море. Последние битвы в окрестностях давно отзвенели, не снискав своим зачинщикам ни боевой славы, ни богатства. Только ряды упакованных ям, на пустыре за городом - вот и весь триумф. По глупости Аннук первое время даже сожалела, что призрачная война, разорявшая Грецию, обошла её стороной. В некоторые вещи очень сложно поверить, пока не увидишь их собственными глазами.
Получалось, что население города жило в самовольной изоляции, расплачиваясь за спокойствие невозможностью контактировать с остальным миром. Оттого появление комедиантов выглядело, в меньшей степени странным, почти невероятным. Фокус на грани безумной выходки.
Влекомая Алфеем, девушка оперлась на подставленную руку, и только волевым усилием не разрешала себе растопыривать пальцы, чтобы шарить ими впереди, страшась любого неожиданного препятствия. Достаточно деревьев и порогов она пересчитала носом за последние два года.
Со стороны их пара ничем не могла привлечь внимания. Мужчина заботливо вёл девушку сквозь толпу, мощными плечами расталкивая людей. Взгляд Аннук блуждал по площади, иногда задерживаясь на каком-нибудь лице. Где же этот пес? Они почти дошли до помоста, когда ей в ноги кинулось лохматое тело. Арес был чрезвычайно оживлён, что случалось с ним крайне редко, особенно в городе. Аннук шикнула на собаку, стараясь перекричать толпу:
- Арес, перестань! - глухой к её словам, он продолжал крутиться на месте, стараясь подвернуться под руку, которой она намертво вцепилась в локоть начальника королевской стражи.
- Да что с тобой? - высвободившись из надежных объятий Алфея, Аннук опустила ладонь псу на затылок, в обычном успокоительном жесте, перебирая скомканную шерсть. Изогнувшись, он быстро лизнул ей пальцы и рванул в бок. Больше не поддерживаемая сильным телом стражника  она по инерции скользнула за собакой, которая уже мчалась в противоположную сцене сторону. Кто-то пихнул ее под ребра, звучно выругавшись, когда она высказали извинения. Монолог артиста окончательно утонул в гуле толпы, и комедиантка потеряла последний ориентир. Выпустить загривок пса она не решалась, боясь остаться в полном одиночестве. Выставленные перед собой пальцы то и дело натыкались на чью-нибудь одежду и Аннук, не разбираясь в собственных словах, автоматически бормотала извинения. Арес тащил ее все дальше, огибая прохожих под немыслимым углом.
- Аннук! - голос юноши, с которым она должна была выступать прозвучал неподалеку, но она не смогла определить его точного местонахождения, в то время как ужасный пес неутомимо влек за собой. Вместе, они миновали торговые стойки, с почерневшими от дыма яблоками, и резкий запах сладости на мгновение ударил в голову. Бубенцы мчались за ней по пятам, вызванивая нестройный ритм. Дорожка, уложенная цветным камнем к празднику, щекотала пятки.
- Арес! - в следующее мгновение дьявольская собака остановилась, резво виляя хвостом то и дело ударявшим девушку по голым ногам. Последние звуки представления захлебнулись в овациях и криках. Вытянув вперед ладонь чтобы дотянуться до животного, Аннук наткнулась на ткань чьей-то одежды, упираясь неизвестному в грудь раскрытой ладонью. Свободной рукой откинув с лица волосы, девушка подняла глаза.
Чтобы никто не заподозрил того что ты слепа не нужно быть искушенным хитрецом, достаточно не прятать взгляда и всегда двигаться с высоко поднятой головой. Вот и вся наука.
От плаща, стоявшего перед ней человека, тянуло странной смесью ароматов, которые пристают к вещам только после долгого пути. Трава, нагретая солнцем; земля; яблоки-дички и... Запах огня перебивавший все прочее. Вдыхая полной грудью, она сделала полшага назад, мечтая скорее оказаться как можно дальше, но, не разжимая кулака все еще цеплявшегося за ткань. Запах огня потянулся следом, окутывая со всех сторон. Циркачка не мигая смотрела перед собой, зачарованная человеком, которого не могла видеть и вспоминала лицо, которому здесь неоткуда было взяться.
- Аннук. Я не сомневался, что ты убьешься, - голос юноши, взявшего ее за локоть, дал петуха и он сконфужено прокашлялся дабы сгладил впечатление. - Идём, все ждут.
Странное дело, сегодня все чего-то от нее хотят. Девушка улыбнулась собственным мыслям, выпустив оторочку чужого плаща из пальцев.
- Да, пора, - последний раз взглянув через плечо, она снова увидела, то чего быть не могло и, поддерживая юбку, почти бегом бросилась прочь.
- Прошу меня извинить. – уже на ходу выкрикнула она, обращаясь к незнакомцу.
Знакомая ладонь мальчика-циркача помогала ей ориентироваться в пространстве. Только запах огня, никак не желавший отставать, последовал за ней.
Остаток представления минул, как в тумане. Сладостном и восхитительном. Миллион раз заученная сценка с огнем и барабанами прошла на ура и еще долгое время, после того, как стихли последние отзвуки инструментов, она слышала одобрительный гул зрителей. И ощущала огонь, который заигрывая, прыгал с одного круга барабана на другой.
Запах паленой кожи без следа растворился в ароматах сластей. Музыканты, рассевшиеся на земле у сцены, еще несколько раз заводили дикую мелодию, под которую танцевал огонь. И подбадриваемая новыми комедиантами Аннук выплевывала в вечернее небо столпы рыжего огня.
Уставшая, но, безусловно, довольная собой, она скрылась за прохудившемся занавесом и, прислонившись к дереву, отерла о блузку красное яблоко, согревшееся в подоле за длинный день. Артисты, начинавшие праздник, скрылись в неизвестном направлении, а все вопросы, которые она задавала Алфею в перерывах между выходами на сцену остались без ответа. Лишь подогревая интерес.
Теплый ветер налетал со стороны моря, мягко раздувая широкую юбку, в некоторых местах отпечатанную сажей. Арес, после своей выходки больше не появился, затерявшись в толпе. Она не сомневалась, что в этот самый момент он ворует у лавочника остатки мяса или, скрывшись от любопытных глаз, поджидает ее где-нибудь вдали от шума.
Впервые за очень долгое время Анник была почти счастлива. И лишь запах огня, преследовавший ее весь вечер, навязчиво щекотал ноздри, как не старалась она его прогнать. Единственный человек в мире мог пахнуть именно так, и когда-то ей думалось, что она узнает его одного из тысячи, но время шло, и сейчас она не сомневалась, что ошиблась.
Красный плод лопнул с одного бочка и на землю пролился сладкий сок.

И взгляд твой мне ни о чём не скажет,
А мой не выдаст меня тебе. ©

Праздник был еще в самом разгаре, когда откланявшись, Аннук покинула площадь. Безлюдные улицы города подкупали спокойствием и, дав волю ногам, она позволила им самостоятельно вести себя до дома, погрузившись в мысли.
Дневное солнце медленно закатывалось за разрушенные крепостные стены, кутая переулки в розовый цвет. За спиной звучали голоса довольных жителей. Казалось, что сам воздух напит пьяным элем и сладкими яствами и оттого загустел, только и, ожидая, что кто-то размешает его ложкой. Дикая музыка огня давно смолкла и на смену ей пришли мелодичные трели кифар, рассказывающие о счастливых любовниках и великих войнах. Утренняя жара уступила место теплому греческому вечеру. Подняв юбку выше коленей и перехватив её рукой, Аннук наслаждалась ощущением ветра на коже и тихо мурлыкала под нос. Мысли свободно перетекали с одного предмета на другой. Не останавливаясь ни на чём конкретном.
День можно было назвать удавшимся. Представление прошло успешно (она осталась при целой одежде и лишь слегка обожгла руку). Даже пробежка в кампании, взбесившейся собаки, больше не казалась чем-то примечательным. И только воспоминание о человеке, пахнувшим огнём тревожило её сильнее, чем следовало. Стоило лишь пожелать, и она со всей возможной ясностью вспоминала момент, когда рука коснулась ткани плаща. После столкновения, весь остаток дня она складывала впечатления, перебирая их вместо монет, которым так любят тешиться торговцы. Боясь рассыпать и желая, сама не зная отчего, сохранить каждую мелочь. Будь сейчас рядом Арес, она бы взъерошила жесткую шерсть и заговорила с ним. Зная, что не получит ответа, но счастливая оттого, что есть с кем поделиться. Рядом, откинув с лица желтые волосы, важно вышагивало воспоминание о человеке, который некогда мерещился ей в каждом встречном.
Проходя мимо дома, в котором король устроил себе покои, Аннук ускорила шаг. Раньше, как она слышала, здесь жил некий богач, торговавший пряностями по всему левобережью. О том, куда он делся, и что стало с его сокровищами, никто не распространялся. Циркачка гостила в этом доме лишь однажды и не спешила повторить опыт. Тогда её привёл Алфей, обвинив в попрошайничестве на улицах города (чем она и не думала заниматься) и Аннук провела несколько унизительных часов: сначала ожидая аудиенции царственной особы, а после, стоя перед ним на ковре, и с испугу, готовая признаться во всех грехах сразу.
Поблизости залаяла собака, и девушка остановилась, прислушиваясь, но вскоре вновь заспешила по дорожке. За время, проведенное в Патрах, она так хорошо изучила этот путь, что предпочитала обходиться без палки, хотя не понимала от кого скрывается. Каждый в городе был худо-бедно осведомлен о том, чем она отличается от обычных людей. В какой-то степени это даже придавало весомости её выступлениям. Не каждый день увидишь слепого артиста, особенно если он управляется с огнём. Дурная слава лучше, чем никакой. Да и платят за первую несравнимо лучше.
Ей оставалось подняться вверх по переулку, когда она услышала за спиной шаги. Некто шёл быстро и уверено, очевидно, так же, как и Аннук решив сбежать с многолюдного праздника. Человек не мог её видеть. Она уже успела спуститься в естественный овражек на дороге, и сейчас была укрыта от посторонних глаз, стоявшими вдоль обочины, зданиями. Человеку оставалось еще с десяток шагов, чтобы нагнать её и тогда ей неминуемо пришлось бы тратить время на разговоры. Патры были слишком малы и каждый знал друг друга, оттого и к чужеземцем здесь относились с крайней настороженность, тесно граничившей с откровенной враждебность. Её мысли были по-прежнему заняты недавним событием и, желая остаться в одиночестве, Аннук отошла в сторону, скрывшись подле стены одного из домов. 
Музыка, лившаяся сверху, закончилась тонким аккордом, и на миг вокруг стало тихо. Лишь звук шагов бился в тесной клетке улиц, и шуршали листвой апельсиновые деревья. Циркачка тоже затихла, обрывая песенку.
- Ты здесь!- Девушка коротко вскрикнула, отскакивая в противоположную сторону, чтобы в тот же момент наткнуться на выросшего рядом человека.
- Лето, - полувыдохнула она спустя секунду, поднимая голову. Сердце билось, как сумасшедшее, готовое вот-вот вырваться из груди и добраться до дома без участия непутёвой владелицы, - я тебя не слышала.
Долговязый мальчик-слуга неловко переступил с ноги на ногу, густо покраснев, так что неестественно тонкая шея пошла красными пятнами.
- Прости. Я не нашёл тебя на площади и решил сам подняться, хотел... – Лето запутался в словах, но заметив, что стоявшая рядом девушка улыбается, немного успокоился, - ... в общем, мы собирались вечером встретиться в таверне. И если ты захочешь.
Слова снова ему отказали, и он растерянно уставился на кудрявую макушку собеседницы, сцепив руки в замок.
- Захочешь...
- Спасибо, Лето. Увидимся вечером.
После того, как мальчик удалился, Аннук еще недолго постояла в тени деревьев, вслушиваясь в затихающие шаги. Но скоро аллея вновь погрузилась в тишину. Человек, шедший за ней, кем бы он ни был давно ушёл.
Небольшой домик на краю улицы, крытый выгоревшей соломой, она делила с веселой девушкой-подростком и её угрюмым братом. Вдвоём они занимали большую комнату, отдав в полное распоряжение  Аннук меньшую спальню. Главный плюс этого дома заключался в том, что каждое помещение имело свой вход, и даже на кухню с улицы вела узкая дверь, что позволяло соседям никогда не мешать друг другу, а при наличии желания - не встречаться вовсе. Девушка ощупью нашла ручку, задержавшись снаружи чуть больше, чем того требовалось, и вошла.
Комната мало походила на номера в трактире, в которых она жила раньше. Из мебели здесь были стул, грубо сколоченный комод и кровать, накрытая мягким вязаным одеялом. В распахнутое настежь окно лился свежий вечерний воздух. Быстро раздевшись и вычесав из волос неугомонные бубенцы, Аннук забралась в кровать, натянув покрывало выше подбородка и закрыв глаза, моментально уснула.
Ночью она вернулась на Тиру, меряя торопливыми шагами пещеру. Две фигуры, склонённые к трескучему огню, о чём-то тихо совещались, но как она не старалась подойти ближе, каждый раз ей что-то мешало. Разобрать слова – было невозможно. Во мраке грота эти двое напоминали больших черных птиц, и все же она хорошо знала, кого видит перед собой. Извечные персонажи всех её ночных бдений, но вместе они появлялись впервые. Во сне, это обстоятельство почему-то очень её беспокоило. Сердце билось настороженно, не уступая в римте барабанам, под которые она недавно танцевала.
Аннук проснулась резко.
На улице слышалась какая-то возня, и время от времени тишину разрывал громоподобный собачий вой, угрожая перебудить всю округу. Большая часть сознания циркачки все еще находилась в пещере, где у костра важно восседали призраки, и на одну секунду ей примерещилось, что из угла комнаты выступил силуэт, затянутый в кожаные одежды. Аннук встрепенулась, торопя сон и протерев глаза, снова очутилась в успокоительной темноте. Если ты не видишь демонов, значит, и они не могут увидеть тебя. Скулёж не прекращался… Высвободишь из-под скрученного одеяла девушка натянула через голову коричневый хитон и, продойдя к двери, щелкнула замками. В ноги тут же уткнулось большое лохматое тело.
- Мне следует оставить тебя на улице, - еще хриплым ото сна голосом шепнула иллюзиона, опуская руку на голову собаке. Арес больше не пытался лизнуть ей пальцев, превратившись в давнего знакомца с самым дурным в мире характером, и лишь покорно сносил ласку. 
- И никто не сказал бы, что я не права. – Пёс недовольно ударил хвостом, заворчав.
- Но, кто я такая.
Аннук распахнула дверь шире, впуская собаку в комнату, однако он не спешил войти. 
- Извиняться не стану.
Сон окончательно её покинул. Должно быть, скрылся вместе с демонами прошлого, ожидая до следующей ночи. Аннук передернула плечами и так, не дождавшись, чтобы Арес вошел, взяла со стула накидку и тихо вышла, затворив за собой дверь.
Греческие ночи никогда не славились терпимостью. Нынешняя не была исключением. Колючий, по-осеннему злой ветер, взъерошил шерсть пса и, заигрывая, поднялся по ногам девушки, обнажая голени. Ночь была тихой и свежей. Лишь из таверны за хребтом раздавалось разухабистое пение, и скрипели половицы в доме. Ночью Патры полнились очарованием. Город напоминал старого забулдыгу, который днями сиживал за рюмочкой, но как только темнело и алкоголь начинал действовать, превращался в сказочника, равного которым не сыскать во всей округе.
- Значит, идём гулять, - не убирая руки с холки пса, Аннук сошла со ступеней. Плиты, еще украшавшие главную улицу, в этой части города совсем износились и камень остро впивался в голые пятки.
Когда-то она любила предрассветные прогулки. Природа в это время представала во всей своей наготе, еще не разбавленная солнечным светом, но оттого становилась еще милее взору.
- Выбирай дорогу, - Арес завозился, когда Аннук вытащила длинную плетеную веревку, закрепленную для удобства под ошейником. Перехватив её в руке, она несколько раз обернула самодельный поводок вокруг запястья, сделав из бечевки тонкую петлю. 
Вместе с собакой они долго кружили по пустым улицам. Аннук, сначала пытавшаяся считать повороты, а после зачем-то шаги, вскоре забросила это бесполезное дело. С Аресом ей ничего не угрожало. За долгие годы, которые они провели рядом, она научилась доверять ему беспрекословно, иногда забывая о том, что её спутником был всего лишь вшивый дворовый пес.
Город разворачивался перед слепой девушкой хитроумным узором. Она ощущала под ногами холодный камень и отполированные множеством шагов тротуарные кирпичи, а после бархатную траву, щекочущую пальцы. Ароматы недавнего празднества еще не успели без следа раствориться в воздухе, и стоило лишь налететь ветру, качая побеги редких в это время года цветов, и ей опять и опять чудились запахи конфет и пряностей. Остро пахло раздавленной мятой и немного морем.
Оставив позади район бедняков, с его кривобокими домами, девушка и собака вышли к эспланаде. Без людей площадь казалось заброшенной. Одинокий помост с русалками и фавном накренился в сторону, готовый вот-вот обрушиться на узкие ряды скамеек. Прилавки опустели. Земля вокруг них была «украшена» фруктовыми огрызками. Осторожно ступая по траве, Аннук старалась прощупывать тропинку, прежде, чем сделать полноценный шаг. Эта процедура сильно их замедлила, но Арес продолжал тянуть её за собой, до отказа натягивая веревку.
Когда и этот отрезок пути остался за спиной, они вышли на открытое пространство. Город был слева, а впереди, сколько хватало глаз, стелились оливковые рощи и пустоши. Некогда славившиеся своими кукурузными полями, но теперь постылые и мрачные.   
Аннук, редко выходившая так далеко за пределы города, вдруг, ощутила замечательную беспечность. Словно все связывающие её с Патрами цепи, натянулись до предела и ей нужно сделать один рывок, чтобы окончательно освободиться. Арес тоже остановился, вывалив язык. Опять смотав веревку, девушка заправила её за кольцо ошейника.
- У тебя есть час, потом нам нужно вернуться.
В раскрытую ладонь что-то скользнуло и она, автоматически сжала кулак, чтобы не уронить неожиданную находку. Пес уже ушёл, оставив циркачку в одиночестве.
Аннук удивленно пробежалась кончиками пальцев по полоске бумаги. Не замечая чёрных следов, которыми она печатала кожу.
................................
Крупный бурый пёс, вопреки тому, что думала его спутница, никуда не ушёл. Мягко ступая по влажной от росы траве, он улегся на землю, положив голову на длинные лапы, и постарался не шуметь.
Рассвести еще не успело. Арес видел, как над морем проливается заря. Синеватые облака пришли на смену ярким звездам, и неспешно двигались по небу. Иногда можно было услышать, как в траве возятся мыши, и кричит, устраиваясь на ночлег, сова. Сегодня он не собирался охотиться и только слушал, поглядывая на застывшую в отдалении девицу. Укутавшись в легкий плащ, не спасавший от пронзительного ветра, она неотрывно глядела перед собой, ощупывая кусочек пергамента. Несколько кудрявых прядей выбивались из-под опущенного капюшона. Она походила на заблудившегося в лесу ребенка, а легкий звон колокольчика, забытого в волосах, только усиливал впечатление.
В мозгу животного медленно ворочалась мысль, и он одобрительно ударил хвостом, размышляя над тем, что был гораздо умнее многих своих сородичей, а его хитроумие похвалил бы и сам бог, чьим именем он пользовался. Люди же, чтобы они там о себе не думали, в большинстве своём были страшно недальновидны. Собаки - дело другое.
Пёс потянул носом воздух и, не уловив ничего необычного, вновь отвернулся, всматриваясь в жидкую лесную поросль.
Тропа была пуста. Но он обязательно появится.

Она все еще держала клочок бумаги, опасливо зажав его пальцами.
Ветер совсем стих и над городом, а заодно и его окрестностями, повис молчаливый штиль. Не дрожали листья на деревьях, не слышалось, как хлопают оставленные без присмотра ставни в пустых домах, только, словно по инерции, колыхались знамёна на доме короля. Звук этот в купе с дыханием девушки был единственным, что тревожило эту ночь.
Аннук присела на деревянные ступеньки, ощупью отыскав их в полумраке. Осознание собственной никчемности возрастало в ней по мере того, как она искала это место невпопад прикасаясь то к стволам деревьев, то к ярмарочным постройкам. А, наконец, усевшись боялась пошевелиться, чтобы не упасть и проклинала себя за то, что просто не села на землю. Слепота учит не доверять даже самым простым вещам.
Несколько раз она порывалась выкинуть ненужную бумажку. Оглаживала пальцами, распрямляя загнутые внутрь кончики. Ощупывала, отмечая малейшую неровность и масляные пятна, которые казалось, пропитали лист насквозь. Один раз положила рядом, но потом снова взяла в руки, продолжая вертеть и мучиться над тем, откуда он взялся под ошейником собаки.
Арес все не возвращался, хотя в какой-то момент ей показалось, что он и не уходил никуда. С полянки время от времени доносилось какое-то шевеление и тяжелое дыхание, но стоило ей лишь позвать собаку по имени, и все опять стихало.
Аннук промучилась в одиночестве больше получаса. От прохлады не спасал тонкий плащ, который она успела накинуть на плечи прежде, чем покинуть дом, и она кутала руки в складках платья, не подозревая, что оставляет на яркой ткани черные росчерки. К тому же некстати пришёл сон, и она откровенно клевала носом, облокотившись на ступени.
Белая луна шагала по траве и в её свете чудилось, что проталина горит изнутри, обрисовывая контуры всех предметов и даря им необычные очертания. Капюшон соскользнул с головы, рассыпав густые волосы по спине. На прядке возле лица блестел колокольчик, перемигиваясь с луной, временами тихонько звякая.
Неподалеку залаял Арес, и Аннук не сразу спохватилась, уверенная в том, что это её не касается. Заглушенный ближайшими деревьями, голос животного раздавался в каких-то паре метров от неё. Стряхнув сон, девушка с величайшей осторожностью поднялась на ноги, выставив перед собой руки. Будет очень некстати если кто-то еще вздумал гулять этой ночью. Но хуже всего будет, если Арес напоролся на стражника, тогда не поздоровиться всем троим.
Лай раздавался уже в нескольких метрах от неё. Аннук переходила от дерева к дереву, вытянув вперед ладонь, якобы защищаясь от веток, которые, действительно, время от времени попадались на пути.
Лес оказался густым. Прогретая на дневном солнце земля была укрыта ковром вьюнков. Они пружинили под ногами, создавая впечатление, что ступаешь по зыбкой и неустойчивой поверхности, которая может исчезнуть в любой момент.
Остановившись, чтобы отыскать новую опору, когда стена деревьев внезапно закончилась, она потянула носом воздух. Пахло сыростью, травами и особенно резко можжевельником, чей кислый запах будто висел над головой плотным облаком. Уловив этот последний аромат Аннук сморщилась, стараясь не думать о том, что имеет все шансы напороться на шипы и мечтая, как можно скорее оказаться в комнате, где ничего не представляло угрозы. Словно подслушав её мысли, под ногу подвернулась сухая коряга. Циркачка ахнула, вцепившись в ствол пальмы, и от неожиданность громогласно клацнув зубами.
До этого она уходила так далеко от города лишь дважды и ни разу в этом направлении. Из редких разговоров местных, Аннук знала, что здешний лес простирался до самого побережья. Между деревьями вихляла тропа, хорошо видная с площади. По ней можно было добраться до высившегося на берегу маяка. Он действовал еще какой-то год назад, но с тех пор, как Греция подавилась войной, оказался заброшен. Тогдашний староста Патр принял решение (даже выпустил пергамент, по этому поводу, который по сей день болтался на информационном столбе) прекратить всякое сообщение с проходящими судами. Редко, кто-нибудь пытался зайти в гавань, но, утыканная подводными рифами, она ревностно оберегала свои владения от чужаков. Аннук мысленно перебирала эти разрозненные сведения, стремясь хоть чем-то себя занять и в то же время скрупулёзно считала шаги.
Вот она дошла до тридцати восьми и опустила руку, переводя дыхание. А потом сразу произошло несколько событий.
Арес зарычал, приветствуя девушку, вышедшую на небольшую поляну, и она с облегчением улыбнулась в ответ. В шаге от неё запричитал женский голос. Аннук хотела было отозвать пса, но не успела раскрыть и рта. Пара рук обхватила её за талию, приподняв над землей. Не вполне сознавая происходящее, она издала какой-то задушенный звук поверх плеча, державшего её человека, и пронзительно закричала. Руки моментально ослабили давление, и она чуть не упала, качнувшись в сторону. Арес все не умолкал.
Оказавшись на свободе, она не двинулась с места. Где-то на задворках сознания Нану понимала, что стоит бежать и бежать, как можно дальше. Но инстинкт самосохранения на этот раз вёл себя безобразно. Как во сне она подняла руку, словно вспомнив о чём-то и резким движением дернула себя за прядь волос, выдирая опостылевший колокольчик. Он, поймав гранями свет луны, на секунду вспыхнул и повалился в траву.
Аннук сделала два шага вперед, не переставая считать, и остановилась только в тот момент, когда нащупала рукав незнакомца. Она быстро пробежалась пальцами до самого локтя и была рада, что он никак на это не отреагировал. Знакомый аромат дыма, огня, свободы...
- Огненный танцор, - не поднимая головы, шепнула Анник, - ты снился мне.
Ей отчаянно, до боли, хотелось прикоснуться к его лицу, но она вся словно окаменела. Только непослушная рука, замерев на прежнем месте, дергала выбившуюся из одежды нитку. Раз. Два.
................................
Ночь была холодной. Огромная луна, напоминавшая стражнику, что одиноко сидел возле дерева, тарелку, висела над городом. Вспомнив об ужине, он тоскливо посмотрел на стоявшее у его ног, блюдо и сморщился от отвращения. Король за лошадей их держит что ли, раз кормит одним хлебом, да яблоками! В свете луны плоды стали белыми, только по бокам чернели покрасневшие места.
Единственным утешением служил бурдюк, зажатый в руке. Вино, конечно, было далеко не критское, к которому он привык с самого детства. Так, кислятина, что и не разберёшь из чего сделано. Намедни они даже поспорили с напарником, есть ли в этом пойле хоть тройка виноградин, но так и не пришли к единому заключению. Мужчина сделал большой глоток и завозился, садясь удобнее.
Дрова кончились некоторое время назад, но он оттягивал роковую неизбежность похода в лес, наслаждаясь теплом и согревшимся от близости огня, вином.
Позади уже не было слышно голосов. Видно и артистам не чужда усталость. Правда, совсем недавно стражник серьёзно в этом засомневался.
С тех пор, как группу людей закрыли в клетке, эта публика только и занималась тем, что шепталась. Иногда они даже смеялись, требуя у тюремщика вина и хлеба, совершенно не озабоченные своей дальнейшей судьбой. Из-за этого шёпота, казалось, что вокруг не окраина города, а неспокойное пшеничное поле, и ветер сталкивает иссохшие на солнце стебли.
Недолгую тишину нарушил лай собаки. Видно опять этот цербер, повсюду таскающийся за девчонкой-шутихой, вышел на охоту. Ночами он бродил по жидкому пролеску. Однажды, стражнику даже «посчастливилось» наблюдать, как зверюга выбирается на городскую дорогу с заляпанной кровью мордой. Глаза горят, изо рта свисает безжизненная тушка кролика или еще какая мелочь… Мужчина передёрнул плечами, вспоминая. Не правильно, когда такие монстры живут рядом с людьми.
В очередной раз приложившись к бурдюку, он в тот же миг отдёрнул его ото рта, разлив остатки вина на одежду.
В лесу кричала женщина. Стражник вскочил на ноги, осоловело вглядываясь в темноту. Ничего. Он мог различить только ближайшие лавки, еще не убранные с площади и тёмную громаду театральных подмостков. Спереди, по равнине стелился плотный белый туман, из которого кое-где выглядывали молодые оливковые деревца. Пока он медлил крик завял, как не бывало. Округа вновь захлебнулась в тишине, только теперь ему мерещилось, что она стала зловещей и тревожной.
Стражник выругался сквозь плотно сжатые челюсти, аккуратно прислонил бутыль к дереву и направился в сторону леса.

- Наоборот. Я почти уверена, что снова сплю, - его голос изменился лишь самую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы угадать, - но ты улыбаешься. Это нечто новое.
Пальцы Аннук все еще лежали на рукаве его пальто. Жест до боли знакомый, но на который раньше она, ни за что бы не решилась, страшась показаться излишне навязчивой. Сейчас это выходило вполне естественно.
Интересно, какой он её видел? Аннук могла лишь догадываться о том, насколько изменилась с момента последней встречи.
Внешне, она похудела, об этом свидетельствовали резко обозначившиеся ключицы, обычно бывшие лишь очертанием под кожей. Однако, её тело стало крепче. Дороги и жизнь на свежем воздухе воистину способны творить чудеса. Длинные и в былое время волосы, полностью закрывали поясницу. Аннук никогда не относилась к собственной внешности с особенным интересом, часто скатываясь в полнейшее безразличие. Но сейчас чувствовала неловкость за свой неряшливый вид. Хотелось одновременно пригладить волосы, оправить плащ, который, конечно, топорщился, надуваясь, парусом от свежего ветра, и еще много такого о, чём она не помышляла бы в иных обстоятельствах. Циркачка с трудом заставляла себя стоять смирно.
О слепоте, как ни странно, она не вспоминала. Как бы относя этакую мелочь в разряд вещей, не стоящих беспокойства. Вместо этого прикидывала, как отреагирует Ру, заметив, что каштановые кудри теперь отдают в медь больше, чем когда-либо. Алфей, однажды сказал, что ей стоит поостеречься солнца, иначе пройдёт еще немного времени, и она станет такой же рыжей, как бока его кобылы. Тогда её это страшно развеселило. Но что скажет Он?
Видел ли сегодняшнее представление? Хотелось верить - нет.
Арес опять залаял и Аннук выпустила рукав факира. Взгляд бессмысленно метнулся на звук. Она знала, что упустила нечто важное, но пока никак не могла вспомнить, что именно. На переносице образовалась тревожная складка, когда она поморщилась от этой мысли.
- Арес, иди сюда.
Девушка опустила руку, дожидаясь, пока лохматая собачья голова ткнётся в ладонь. Это был старый хорошо отработанный манёвр. Удивительно, но, несмотря на взбалмошный характер, Арес всегда отзывался на этот жест. Он с лёгкостью оставлял без внимания угрозы, совершенно не интересовался внушениями, как бы она не пыталась воззвать к собачьей совести, но на просьбу о помощи реагировал без промедления. Вероятно, поэтому считалось, что собака, гораздо более верный компаньон, нежели человек. Однако, на этот раз он не приблизился, но лаять перестал.
Огненный танцор задал какой-то вопрос, и она кивнула, продолжая глядеть в сторону.
- У тебя есть лишние сандалии и из одежды, что посерьезнее? - Вопрос был задан поверх её головы.
Девушка. Вот о чём Аннук напрочь позабыла. Огненный танцор, откуда бы он ни пришёл, явился не один. Внезапное, осознание этой простой истины неприятно кольнуло и она, наконец, нашла в себе силы отступить от мужчины. Тут же готовая качнуться обратно. Нет-нет. Она подумает об этом позже, сейчас для нового переживания у неё просто не осталось верных эмоций. Только на языке выступила, невесть откуда взявшаяся горечь.
Но о чём он говорит?
Она не заметила, что дрожит. Плащ Ру, накинутый на плечи, пришёлся очень вовремя. Не объяснять же ему, что её состояние не имеет ничего общего с ночной прохладой?
- Значит, не будем возвращаться в город, идём.
Она, не задумываясь, пошла бы за ним куда угодно, а сейчас находясь во власти момента, растеряла последнюю способность рассуждать. Арес так и не подошёл. Сухая листва зашуршала под ногами удаляющихся людей. Аннук испытала внезапный приступ ужаса. Задачу усложняло и то, что местность была ей совершенно незнакома. Вместо того чтобы двинуться наугад, она переминалась с ноги на ногу. Редкий лес в её воображении за секунду обрёл колоссальные размеры. Она сделала неуверенный шаг вперёд и моментально отступила, возвращаясь на прежнее место. Ру, заметивший это странное замешательство, вернулся и Аннук с благодарностью сжала подставленный локоть. Если такое поведение и показалось ему необычным, он оставил эти наблюдения при себе.
- Мне нужно тебе что-то рассказать, - шепнула девушка немного погодя, - очень много всего.
Факир не ответил. Остаток пути они проделали молча.
Вокруг простирался сонный лес. Недавняя тишина практически сошла на нет. Аннук глубоко вдыхала студеный воздух. Здесь вдали от города с его названными королями и дешевой клоунадой, шагая рука об руку с Риано, она чувствовала, что её возможности троекратно увеличились. Она словно, наконец, смогла раздвинуть прутья решетки и теперь с восторгом и легким опасением заглядывала в огромную комнату за ними, не зная, что её там ждёт, но уже не в силах просто так повернуть назад.
Очутившись в доме, Аннук послушно вошла. Как и всегда привычка сработала безупречно. Взгляд циркачки заскользил по стенам, иногда останавливаясь в одной точке, будто нечто там привлекло её внимание. Благодаря этой, в сущности, простой манипуляции она выживала долгие годы. Люди, как правило, не имеют обыкновения обращать внимания на детали и очень редко при первой встрече заглядывают в глаза собеседника, особенно если последний того не желает. Без Ареса она чувствовала себя очень неуверенно, двигаться приходилось мелкими шажками, незаметно выставив вперед запястье, плотно прижатое к телу. Комната была тесной и к тому же доверху набита какими-то вещами. До её лица что-то дотронулось и Анник с величайшей осторожностью коснулась, свисавшего с потолка отреза ткани. Шелк был густо усеян искусственными жемчужинами и мелким бисером. Рядом висело еще что-то и она, повинуясь порыву продолжила исследования. Предметом оказалась маска с острыми краями и длинным носом. Все эти вещи, запертые в одном месте, вызывали только одну ассоциацию и именем ей был - цирк. По губам девушки пробежала лёгкая улыбка. Она настолько увлеклась своим занятием, наугад прикасаясь к тканям, что когда её окликнул женский голос, вздрогнула. Спутница Ру, очевидно, обращалась к ней не впервые.
- Ты не видишь, - в тоне незнакомки Аннук расслышала сожаление и ещё нечто очень похожее на обиду. Этого еще не хватало! Кружево, до которого шутовка как раз добралась, продолжило качаться на балке, выпущенное из рук. Не обращая внимания на девушку, Аннук обернулась, пытаясь определить местонахождение Риано. Из-за двери доносилось сопение пса и ритмичное постукивание пальцами по лестнице. Девушка судорожно глотнула воздуха:
- Я просто не использую глаза, - уже обращайся в спутнице Ру.
- Совсем? - вторила собеседница блёклым эхом.
- Послушай меня, - Аннук хотела приблизиться, но поняла, что окончательно заплутала в крошечной комнате. По лицу снова скользнула ткань, царапая кожу нашитым стеклярусом, - Огненный танцор не знает и не должен ничего узнать.
- Ты, конечно же, вольна поступать, как хочешь, но…
- Хорошо.
На этом разговор завял.
Аннук хотела было спросить, как зовут девушку, но осеклась, почитая за лучшее не знать о ней ничего. Энжи в ответ так же хранила напряженное молчание. Она помогла циркачке через голову натянуть хитон из грубой шерсти, не обращая внимания на недоумения слепой девушки и игнорируя любые вопросы. В завершении вернула на плечи Аннук плащ Ру и спешно отступила.
Загляни в этот миг кто-нибудь в комнату он бы увидел в глазах обеих женщин плохо скрытую неприязнь. С одной стороны, подогретую обидой и непониманием, с другой мнимой потерей и чувством, которое, не зная выхода рвало на части. Эта ревность, столь очевидная, становилась лишь страшнее от того, что человек её вызвавший ничего о ней не подозревал и  в этом она находила повод разгореться еще сильнее. Аннук пришла в себя первой, опустив глаза, казавшиеся в полумраке чёрными. Энжи еще некоторое время смотрела поверх макушки соперницы, не спуская глаз с неплотно закрытой двери. Хорошенькое лицо затуманилось, девушка нервно покусывала губу и сжимала непослушные руки.
- Береги его, - шепнула, словно налетел ветер.
Ру вернулся секундой позже. Энжи, все еще поддерживающая Аннук за руку, дернула назад и обе девушки оказались в центре комнаты, отступая, как можно дальше от двери. Сквозь окна сиял мутный утренний свет.
События минувшей четверти часа, наконец, пробились через сонную оторопь и шок. Аннук пискнула, расслышав голос Риано, и устремилась на встречу ничего не подозревающему мужчине с силой врезавшись ему в спину и обхватила руками за талию. Лишь по счастливой случайности, не сшибая его с ног.
- Я ведь думала ты сгинул. Думала, что не увижу больше… - Слова изливались из неё непрерывным потоком, так что дыхание замирало в гортани.
- Прошла по каждой дороге. Все надеялась найти хоть какое-то подтверждение, что ты там проходил. И ничего… Ты как будто исчез, - девушка глубоко вздохнула, продолжая говорить во впадинку между лопатками.
- Я даже на Тире побывала, когда был огненный дождь. Уверена была, что ты такое не пропустишь… Но и там, не нашла никаких следов..
Аннук обессиленно сникла, глотая наполненный пылью воздух, и всё еще продолжая цепляться за одежду Ру.
Мгновение спустя она услышала, как за дверью что-то зашевелилось, как будто по траве ступали ноги, обутые в лёгкие сандалии. Аннук шагнула в сторону, чтобы лучше расслышать. Арес, соизволивший подойти, уселся у неё в ногах.
- Стража! Откройте!
В куцую дверь трижды ударили. Циркачке показалось, что стены хлипкого жилища задрожали и как-то ужались, кольцом надвинувшись на троих людей. Не прекращая стучать, стражник притих, изобретая очередной довод. Открывать никто не торопился.
- Именем короля, - стражник явно начинал терять терпение. Посыпался очередной град ударов.
- Ру, если бы вы могли остаться в городе еще только на сутки… Завтра ночью опять будет праздник и в толпе никто не обратит на вас внимания. Арес тебя найдёт и приведёт меня. Очень прошу, Ру, только приходи.
Аннук выпалила это на одном дыхание, уже не заботясь тем, чтобы пытаться "смотреть" на собеседника и вновь хватаясь за локоть Риано. Взгляд лихорадочно метался от одной точки к другой. Мужчина по ту сторону двери все не унимался, продолжая выкрикивать угрозы и заверения в скорейшей расплате. Оставалось только удивляться откуда и главное что пробудило в нём такую велеречивость. Но мысли Аннук сосредоточились только на одной вещи. Она так часто передвигалась с места на место за последнюю минуту, что сейчас окончательно потерялась в пространстве. Звук ударов шел то с права, то слева и она никак не могла уловить точного расположения двери. Она не заметила, как перекинула через плечо волосы и методично дергает за пряди, как поступала всякий раз, когда сильно нервничала.
- Стражника, я уведу. - голос прозвучал неожиданно твёрдо, но на следующей фразе сорвался, - Только, пожалуйста, покажи мне, где находится эта проклятая дверь!

....................................................................................

- Эй! Еще раз говорю, прогони эту тварь!
- Я жду третьей просьбы. Назови Ареса так еще раз, господин стражник, и я не стану мешать ему отгрызть тебе руку.
Мужчина недовольно зыркнул на шедшую рядом девчонку, но настаивать больше не стал.
На подходе к городу они услышали, как закричал петух, знаменуя начало нового дня. Солнце поднималось из-за горизонта, небо приобрело холодный серый оттенок, обещая в скором времени разукрасить слой облаков в оранжевый и сиреневый.
Кудрявая девушка зябко куталась в мужское пальто, холодными пальцами сжимая мятый воротник.

....................................................................................

Семь из семи дней в неделю в Патрах бывает тихо.
Город кряхтит, словно закостеневший старик, вздыхает птичьим гвалтом, доносящимся с безлюдной площади, гонит суховеи и интересуется местным населением так же мало, как рыба интересуется небом.
Горожане - народ домашний и редко можно встретить кого-то, праздно шатающимся по улицам. Даже дети, этот самый беспокойный в целом мире люд, предпочитает играть в дворике за родным домом, не выходя за забор.
Но сейчас была ярмарочная неделя. По указу короля однодневный праздник был великодушно растянут. Объявление об этом радостном событии, выбитое от руки на соборной доске, появилось сегодня ранним утром. К полудню весть разнеслась по всей округе. Вчерашние декорации были приведены в порядок, вымыты и вновь расставлены в надлежащем случаю порядке. Пан, в окружении русалок опять занял почетное место на сцене и скалился на прохожих щербатым ртом. Придирчивый зритель нашел бы эти приготовления смешными и необъяснимо отвратительными, но в Патрах таковых не водилось. Новость о втором праздничном дне была встречена с энтузиазмом, которого уже не ожидаешь от людей, погрязших в собственной мелочности и страхе. Главным событием ярмарки (на который никто ничего не продавал) значилось выступление вчерашних артистов, чья пьеса так поразила гречан.
Сегодняшняя ночь сулила городу череду удовольствий.
- Ан-нук, Ан-нук, - девочка покрутилась на месте. Ее цветастая юбочка было сплошь усеяна кусочками разноцветной ткани. Если хорошенько разогнаться и успеть поймать нужный момент юбочка словно вся загоралась, переливаясь цветом. Девочка зажмурилась, подпрыгнула и резко распахнула большие, как монетки глаза, не забывая при этом выкрикивать имя.
- Ан-нук!
В углу комнаты, на топчане сидела девушка и сосредоточено вплетала в волосы колокольчики. Они издавали тонкий мелодичный звон, словно бы подыгрывая игре девочки. На стоящей перед циркачкой тарелочке оставалось еще два бубенца.
- Пойдем Ан-нук. Пойдем!
Вскоре нудная и кропотливая работа была окончена. Аннук отбросила волосы за спину. Руки с многочисленными отпечатками от ожогов мелко тряслись.
- Тэя, поди сюда.
Девочка опять метнула взгляд на свой наряд и послушно приблизилась. На тарелочке оставался последний блестящий колокольчик. Аннук в ярко-синем платье со вставками из перьев, ползущими по лифу напомнила девочке пестрого зимородка о чем она тут же и объявила. Она очень гордилась, что вспомнила диковинное название.
- Передашь это маме и не забудь поблагодарить от меня.
Комедиантка опустила в ладошку девочки три монеты, предварительно вытащив их у неё из-за уха, чем заслужила широкую улыбку.
- И ещё кое-что, скажи, на улице ещё день?
- Нет, Нану, уже закат. Скоро начнётся праздник.
Ещё покрутившись рядом, Тэя вышла вместе с Аннук на улицу. Низкие крыши домов рдели, в лучах закатного солнца. Девочка не видела, как её старшая подруга конвульсивно сжала подол платья и снова опустила. Не заметила она и бледности, окрасившей щеки.
Вечер грозился стать бесконечным.

[audio]http://pleer.com/tracks/13261954e9mX[/audio]

Давно живущие на свете, знают – закат многолик. Иногда целыми месяцами Аполлон даёт солнцу вволю нарезвиться. Тогда оно желтеет над морем, щедро присыпая мир позолотой. Чайки опускаются на гладкую поверхность воды и отворяют крылья, нежась под лучами; люди распахивают ставни, впуская в дом тепло. Рыжий закат - дело иное. В такую пору свет гранит вещи, и даже самые безобидные предметы, вдруг, обретают острые углы. Белое солнце яростно бросается на верхушки деревьев и крыши домов, и кажется, еще чуть-чуть, напорется беззащитным животом на край и уж тогда неминуемо прольётся кровь. В такие дни в храме солнечного бога жрецы зажигают свечи и поют под кифару молитвы. «Рыжий закат – сулит несчастья», -  говорят войны. «Перемены», – не соглашаются старики. 
Оранжевые отблески сползли с синего платья, черня красивую ткань. Девушка, молчаливо стоявшая за помостом, улыбнулась маленькой девочке, крутившейся рядом.
Праздник еще не начался, однако, количество людей, собирающихся на площади, неминуемо возрастало.
- У той женщины белое лицо и ярко-красные губы. А у мужчины жёлтые штаны, - громко сообщила девочка и продолжила вертеться, оглядываясь по сторонам, - Ой, Аннук, там пришёл пекарь и продаёт крендели!
Циркачка слушала в пол уха. Конец трости, которую она прихватила из дома, так и не дождавшись появления Ареса, чертил в песке расходящиеся круги.
На сцене музыканты подтягивали струны, и мелодия звучала, ломано срываясь и фальшивя.
Вопреки ожиданиям, утро и минувший за ним день, прошли мирно. Аннук уснула сразу, как только добралась до своей комнаты и, не снимая одежды, рухнула на постель. Её не тревожили дурные сны, во всяком случае, таковых она не помнила, и все же пробудившись, она ощущала себя усталой и разбитоq. Сборы на праздник и появление Тэи с колокольчиками и перьями несколько её взбодрили. Сейчас же нетерпение перешло в ту отвратительную фазу, когда приходилось постоянно останавливать руки, то и дело выбивающие ритм на какой-нибудь поверхности. Если бы не пальто Ру, оставленное в доме, (видят Боги, каких трудов ей стоило не надеть его на праздник) вчерашняя ночь показалось бы ей только правдоподобным сном. Благо Огненный танцор был нередким спутником её ночных бдений. Девочка продолжала что-то щебетать, пританцовывая на одном месте. Придёт или нет?
Король появился еще через час, в красном гиматии, наброшенном поверх дородного плеча. Золотая вышивка, бежавшая по линии отреза ткани, поглощала свет от расставленных возле трона огней. Облезлый паланкин, украшенный ветвями оливы, умещался на плечах троих слуг. Завидев хмурый взгляд людей из свиты самозваного государя, Тэя тут же испарилась. Аннук осталась в кромешной темноте. Вскоре пришёл и Алфей, мягко коснувшись плеча циркачки в знак приветствия. Она заняла своё место на помосте, подле трона. Синяя юбка расплылась вокруг сверкающей лужицей.
Вскоре заиграла музыка, застенчивая, как юная девушка, впервые вышедшая в свет. Голоса людей становились громче, по мере того, как менялись песни одна веселее другой. Аннук сидела молча, вздёрнув подбородок и все сильнее волновалась. Арес, не появился. В голову лезли такие мысли, что не стоило и упоминать. В один момент, она начинала бояться, что пёс заблудился и теперь не может найти дороги в Патры, она приподнималась на коленях, собираясь сейчас же идти его искать, но опять оседала, ругая себя; после, вдруг, прикидывала, что выступление начнётся вот-вот, а у неё не заготовлен реквизит и кончилось масло, а потом совсем глупо: придёт ли Ру с той молоденькой девушкой, или договорился о встрече с ней уже после? Начальник королевской стражи, видя необычное состояние циркачки, приблизился, наблюдая за тем, как мечется пустой взгляд и что-то шепчут губы. Колокольцы в волосах тренькали от малейшего поворота кудрявой головы.
Когда время выступления, наконец, подошло, Аннук схватилась с места. Лето, пришедший минутой раньше, с любопытством глянул на то, как девушка откатила ногой палку, уронив её с лестницы и вцепилась в протянутую руку. Но ничего говорить не стал. Вместе они поклонились королю и ушли.
Вокруг важно шествовали горожане. Каждый старался пошире улыбнуться самозванцу и продемонстрировать свой наряд с лучшей стороны, на зависть неугодному соседу.
- Ты как? - Аннук только кивнула, расправляя сбившийся подол платья, и вымученно улыбнулась. До сцены оставалось совсем ничего.
- Подожди, минуту, - дернув мальчика за локоть. Толпа обтекала их со всех сторон. Весёлая и пьяная. Пахло горячей землёй, сырными лепёшками и сладкими духами крестьянок, которые на одну ночь вообразили себя придворными дамами. Аннук глубоко вдохнула, в надежде обрести душевное равновесие. Очередная песня подошла к концу и площадь на миг затихла, набирая в грудь воздуха и готовясь к следующему акту.
- Аннук, - Лето обеспокоено посмотрел на сцену. Солист, собравшись уводить музыкантов, вопросительно поднял плечи, и мальчик повторил его жест, кивком головы указывая на стоящую рядом артистку. Музыка возобновилась.
- Да, идём.
- Всё точно хорошо? Ты бледная.
- Точно.
За время, отведённое под выступление короля, Аннук еще раз с особой тщательностью проверила снаряжение. Пересчитала бутылки с маслом, дотрагиваясь до кусочков ткани, которыми они были закрыты, затянула пои. Она не прислушивалась к речи. Слова касались её мимоходом и напоминали сочные виноградины, которые некто зачем-то размазывал пестиком по дну ступки. Да и пускай себе размазывает.
Публика зааплодировала. Девушка в одиночестве поднялась на сцену, разглаживая юбку. Не придёт. Ширма с Паном была погружена во мрак. Свечи погасили нарочно. Дикий огонь не выносит соседства мирного собрата. Аннук плавно взмахнула рукой, ища внимания первых "рядов". С кончиков пальцев, в которых было запрятано небольшое огниво, упали искры. У сцены происходило какое-то движение, но на сей раз она не отвлеклась. Жест другой рукой служил знаком для музыкантов, о том, что пора начинать. Однако, музыка не заиграла. Аннук, растерявшись, сделала еще один пас рукой. Всё напрасно. По обе стороны от неё шумела толпа, набирая громкость.
- Я больше не уйду.
Когда ладони Ру обвили плечи она не вздрогнула, но неосмысленно подалась назад, прижимаясь к нему спиной. Хотела укрыться от происходящего, но вовремя опомнилась.
Рядом с ним Аннук всегда чувствовала себя ребёнком, что не прошено покусился на мамино вязание. Она колола пальцы, злилась, но уже не могла бросить вплетать в полотно чуждые нити, которые портили рисунок и расползались от любого движения, однако постепенно мудрёно проникали в изначальный замысел. Но все же, как она не старалась, оба куска существовали отдельно.
Чувство вновь вернулось, за секунду пока он стоял за спиной, обнимая плечи. Почти, да не совсем. На этот раз ей не хотелось отойти дальше, спрятаться за улыбкой или шуткой, отнюдь, ей необходимо было показать и ему и себе, что они не друзья, и никогда таковыми не были. Но если и существовал где-то мужчина, ради которого Аннук готова была прожить одинокие годы опять и опять, лишь за обещание встречи в будущем - сейчас, он стоял у неё за спиной. Она натянула улыбку, как будто махнула с разбегу в знакомый брод, но не обернулась.
- Всё верно. У меня твой плащ.
Перья, зашитые в корсаже платья смешно топорщились на легком ветру, набегавшем с моря. Зрители, стоявшие за сценой неодобрительно, но сперва очень тихо загудели, требуя обещанного веселья, в котором им покамест несправедливо отказывали.
- И что теперь?
Обычно, даже в год совместных путешествий они всегда выступали отдельно. Циркачка игралась со своими яблоками и картами, Риано творил настоящую магию. Даже если бы у неё хватило смелости (что случалось ни раз и не два) влезть в его представление, проку в этом было мало. Несмотря на все старания девушки, огонь дружил с ней только в присутствии факира. В остальное время целовал руки, до боли вгрызаясь в плоть. Но она не сдавалась. Ру, в свою очередь, стоически выносил эти попытки, только злился время от времени, когда она портила очередную юбку или до пузырей сжигала кожу.
И вот они снова вместе на сцене. Странное, давно забытое ощущение.
Она не могла видеть его лица и только по звуку определяла, где находится публика. Однако, в этой ситуации было больше правильного, нежели наоборот.
Зрители забасили громче. На миг она с ужасом представила глаза никогда не виденного короля, которые холодно и угрожающе взирают на сцену. И как толпа наседает со всех сторон, обратившись в одно разгневанное лицо... Она моментально пришла в себя и обернулась к факиру, высвобождаясь из кольца рук.  И не рассчитав близости расстояния, ткнулась носом ему в грудь. 
- Ру, ты должен уйти. Сейчас же, - она удивилась, расслышав в собственном голосе непонятно откуда взявшуюся, твердость. Все её чувства троекратно обострились.
Аннук сжала пальцы на локте Риано, увлекая его за собой, прочь со сцены. Выглянувший в этот момент из-за кулисы Лето, застыл на месте. В его раскрытом кулаке, всё так же лежали монеты.
- Все это было огромной ошибкой. Прости меня.
- Прости меня. Прости. – циркачка упрямо шла вперед, не разбирая дороги. Единственная, связная мысль, призывала увести Ру, как можно дальше.

— А он никогда не обжигается? - спросил он мать.
Роксана невольно рассмеялась:
— Нет, никогда. Огонь его любит.
Корнелия Функе. Чернильная кровь.

Могла и догадаться. Аннук буквально видела, как хищно озирается Ру. Всматривается в лица публики, которые ещё различались в тусклом полусвете таящих свечей, в бутылки с маслом, брошенные пои. Как сжимает губы, предвкушая потеху. Не даром знала это выражение лица не хуже собственного, чтобы теперь угадывать без зрения. Он оттолкнул её и опять поймал за руку.
— Ру, остановись, - шепнула и постаралась вывернуться. Как будто объясняла неразумному дитя логичные для взрослого вещи, а он знай себе бегает вокруг и слушать ничего не желает. Только улыбается снисходительно над глупостью незваного учителя.
Когда он вскинул её на плечо Аннук задохнулась. Верх и низ, право и лево на миг поменялись местами и она совсем запуталась.  А придя в себя ткнула локтем под рёбра. Как могла от души. Но Огненный Танцор не шелохнулся только гнул своё, развлекая зрителя. В толпе послышались неуверенные смешки. Злобное пыхтение, обратилось подбадриваниями. Несколько удальцов у сцены посоветовали дракону быть нежнее с девушкой. Не равен час сбежит не то, что с принцем, с первым встречным!
А что король? Придёт на помощь любимице?
Аннук улыбнулась и выглянула из-за спины Риано трагично поджав губы и прикладывая не вдруг ослабевшую ладонь к волосам — вот-вот повиснет безвольным мешком, сдаваясь на откуп победителю. Зрители хохотнули.
Задние ряды, до этого толпившиеся возле лавок со снедью, поднажали продвигаясь вперёд. Толпа встала теснее, внимая каждому слову незнакомого артиста.
Под лёгким ветерком, что рассеял палящий зной, хлопали знамёна на крышах домов, надувались пышные юбки крестьянок. Люди смотрели недоверчиво, удивленно. Давно в городе не случалось веселья и нынче каждому хотелось рассмотреть представление получше. Будет, что завтра обсудить в таверне.
Вчерашние артисты были забыты.
Закатный луч, прошелся колесом и засиял над городом. Окинул придирчивым взором покосившиеся домишки, давно не знавшие побелки, помост с щербатым Паном, лица людей осунувшиеся и боязливые, окрасил золотым человека в мантии короля и усталых слуг за его спиной. Не тронул одну фигуру лицедея, только подмигнул, как старому другу и скрылся за перевалом. На Патры легла ночь. Густая и пьяная от свечного пара.
— Посиди пока милая, — Аннук стрельнула в факира недобрым взглядом, который никого не мог обмануть, и удобнее устроилась на полу.
— И не убегай.
Как бы ей хотелось вновь обрести глаза! На один час, о большем вовек не стала бы просить. Взглянуть в последний раз на огонь, который в его руках умел танцевать, как Рыжая Плясунья, увидеть, черты роднее которых уж не сыскать вовек. И на лицах горожан не прищур глупой войны - счастливое довольство тем, что есть этот день, а за ним настанет другой, не хуже.
—Аннук, — кто-то бесцеремонно прорывался в грёзы, но циркачка вознамерилась не замечать нарушителя. Крепче зажмурилась и следила за представлением. Вот сцена — доски, крашены золотом, и тяжёлый изумрудный занавес — на такой они выступали когда-то в Афинах. Публика в дорогих нарядах, рассевшиеся на "жёрдочках" бедняки. Ру, без вечного пальто, в одной сорочке разводит руками, убирая со лба светлые, в оранжевый, пряди.
— Что же за богатства такие, что за душой у дракона? Так-с, у меня есть… чешуя! — Пальцами отводит ворот рубахи и публика, не в состоянии сдержаться, улыбается в ответ.
— Аннук!
Нет-нет, еще не время.
— Есть вот… яблоко, тряпки…
Юноша в отчаянии схватился за её ладони. Сжал посильнее. Аннук вздрогнула, ресницы затрепетали и тенью легли на разрумяненные щеки. Не оборачиваясь она нащупала на руке Лето след от ожога. Пробежалась легко по коже, как будто что-то припоминала. Он следил за ней с опасением, и кидал злые взгляды в спину человека на сцене. Все же умудрился обидеть, посмел! Чёрт!
— Ты чего? — Аннук попыталась улыбнуться, села ровнее, освободилась, что - то прикинула закусив губу, и обернулась. Не слышно ли еще шагов стражи? Нет, кажется тихо. Она не сомневалась больше в том, что король пошлёт солдат, не за тем, чтобы спасти шутовку от странного незнакомца, так чтобы принудить факира "погостить". Горожанам его фокусы как будто пришлись по душе. Значит нужно уходить. Ру не она, не высидит в клетке, как бы худо не было за её пределами.
— Лето, сделаешь мне одолжение?
Просить мальчика не следовало, но ничего лучше она пока не придумала. Услышав слова согласия, склонилась к самому уху и зашептала. Хорошо не видела, как расширились глаза юного комедианта, а то непременно бы струхнула.
— Добрый вечер,  я Вас не звал. Вы за моей шкурой? Вина не отведаете ли?
Стражник, успевший подняться на сцену,  обомлело ахнул. Публика вторила ему, но не с ужасом, с восхищением. Огненный вихрь ожег лицо теплом. Солдат попятился и столкнулся с все еще сидевшими в углу Аннук и Лето, недовольно шикнул на преграду, и снова ринулся в атаку. Храбрости ему было не занимать. Но, много ли стоит храбрость против огня? Вот и на этот раз не сдюжила.
— Воины повержены на время, но  что мы видим! Прекрасных принцев вам подавай, барышня?
В глазах Лето причудливо сплелись злость и восторг. Он в ярости сжал зубы и вышел на сцену вслед за заклинателем огня. Аннук хотела остановить, дернула за штанину, призывая вернуться, но на этот раз не заметил он. Шаря рукой вокруг,  девушка нашла опору и тоже поднялась на ноги. По выражению её лица невозможно было понять то ли она довольна, то ли готова рухнуть без чувств. Она и сама не стала бы ручаться за свои ощущения.
Толпа взвилась от восхищения, заглушая бодрую мелодию, с которой вступили музыканты. Каждый выпад факира в сторону солдат приветствовался словами поощрения. Всякая искра, мелькнувшая в рукаве, оплачивалась дружным вздохом.
Не простит король, такого нахальства. Аннук прислушивалась к гулу со всё нарастающим ужасом. Не помня себя подошла ближе. Услышала, как закрутились в воздухе пои, и голос, направляющий движения неумелых рук. Лязгнула сталь, осыпались на доски искры. Близко надрывались барабаны, сбивая с мысли тоненько поющую флейту. 
— Юбочка, — Аннук кивнула будто обращались к ней и приблизилась еще на шаг.
Старалась, как можно сильнее наступить босой ногой на следующую доску и не переставала считать. На одиннадцатой с конца, до артистов было меньше двух шагов, почувствовала, как пол чуть сдвинулся. Дерево прогнулось вниз под грузом тела.
...Про ход, который находился под сценой в нынешние времена мало, кто знал. По первой его использовали, как большую кладовую, где хранили запас провианта на случай "чёрных лет", после, как винный склад. Когда к власти пришёл нынешний король - забросили, но сказать о нём городскому главе почему-то позабыли. Аннук, узнала о проходе, ведущем к окраинам, случайно, задолго до того, как обозвалась шутовкой. Спускаться под землю ей довелось лишь однажды, тогда флейтист сдался уговорам и показал, как срезать путь до дома, выбравшись в лесу.
Нынче ей следовало заманить в подземелье Риано. Аннук встала на люк обеими ногами, вспоминая с какой стороны следовало поддеть крышку. Главное уйти со сцены, прочь от стражников, подальше от ищущих глаз короля-самозванца. Пускай Ру возвращается в тот дом, к той девушке, которая просила его беречь, лишь бы подальше отсюда. Циркачка вынула из кармана пару яблок и уронила на пол, взмахнула руками, удивляясь собственной неловкости. Подняла одно, второе аккуратно подкатила ровно к центру люка. Судя по очередной волне аплодисментов до её манипуляций никому не было дела.
— Фонтан, — раздалось совсем рядом. Девушка отпрыгнула в сторону, чтобы не быть сметенной огненной волной.
Во время связок еще было слышно, как бурлит толпа, но теперь воцарилась мёртвая тишина, сквозь которую, как будто издалека прорывался мерный барабанный бой. Лето запыхавшийся, но абсолютно счастливый материализовался рядом с Аннук. Она слышала его прерывающееся дыхание.
В следующий миг тишина распалась. Один из солдат всё же исхитрился, достал копьём по ногам Огненного танцора. Аннук поняла это по вскрикам и причитаниям в толпе. Лето задохнулся и сделал шаг навстречу, но девушка оказалась проворнее. Подгонял страх. Синяя юбка взметнулась перед лицом стражника, стоявшего на земле подле сцены, он как раз замахивался для следующего удара. Древко прошлось по ноге Аннук, не больно задевая кожу, и остановилось не успев набрать силы для замаха.
— Прошу прощения, господа, — Шутовка низко поклонилась, подметая колокольцами доски, и взобралась на копьё, остерегаясь колкого наконечника. Солдат чертыхнулся, но выдернуть опору из-под слепой не решился. А как король заругает? Так и остался с протянутыми руками, снизу-вверх глядя на сумасшедшую девчонку.
— Дракон оказался хром, принц слишком юн и не умел.
Почему он не двигается? Сердце остановилось и не поспевало за языком.
— Что до солдата? — Аннук переступила выше по копью. Дерево заскользило под ногами, - то и этот никуда не годится. Циркачка в задумчивости взъерошила волосы дрожащими руками.
— По сему, — она спрыгнула с копья и опять раскланялась, — девушка опять достаётся королю.
На этих словах кое-как натянутый для выступлений занавес с преувеличенной быстротой покатился вперед и схлопнулся перед самым носом обомлевшего стражника.

Позднее...

Лаз с обеих сторон присыпанный землей и мусором стал заметно ниже у выхода и им пришлось согнуться в три погибели, чтобы преодолеть десять последних шагов. С легким стуком осыпались камни. Корни, за годы освоившиеся в этом месте лучше, чем когда-либо человек, задевали по одежде. Циркачке казалось, что они идут вот так уже много лет и конца и края не будет этой дороге. Голоса, доносившиеся по первой с площади постепенно стихли. Один раз, она свернула не там и напоролась на стену. Дальше шла вытянув перед собой обе руки и старалась не думать о том, как может смотреть на неё в этот момент Ру и о чём измышлять. В лицо пахнуло теплым вечерним духом, впитавшим в себя сладкие ароматы, и Аннук едва не вскрикнула от облегчения. Странное это было дело. Даже будучи незрячей она не любила находится в темных пространствах, как будто кожей чувствовала надвигающиеся стены.
Не спеша выходить наружу она остановилась и прислушалась. На улице было тихо. Отодвинув пустой бочонок, закрывавший проход, Аннук высунулась из дыры и поднялась на ноги. Не удержавшись под звон колокольчиков с удовольствием потянулась. Девушка отошла в сторону, выпуская Ру.
Раньше в этой стороне находился зверинец. Небогатый, еще в пору прежнего старосты деревни. Теперь он представлял собой и вовсе жалкое зрелище. Большие клетки шеренгой выстроились на окраине леса. Рядом были в беспорядке свалены изломанные лавки и доски. Позади того места откуда выбрались комедианты находился сарай. Его стена обросла диким виноградом и очень удачно маскировала ход в темной зелени. Возле сарая пасся один-единственный ослик. Он лениво скользнул взглядом по чужакам и зашевелил ушами, выпрашивая угощение, но вскоре опять взялся жевать сено.
— Огненный танцор! — незнакомый мужской голос в клочья разорвал мнимую тишину. Забряцали решетки, зашевелилась ткань, как будто кто-то поднимался на ноги. Аннук отшатнулась и зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. От неожиданности ли, от страха. Действуя на чистых инстинктах она отступила назад и скрылась в самом безопасном месте. За спиной у Ру.

и та любовь была особенно сладкой, поскольку немного походила на кораблекрушение. ©

...Если в ясную ночь станешь долго-долго смотреть на небо увидишь двух медведей.
Ровно под ними есть край, где не бывает людей, одни густые леса и непролазные холмовища. Зорко хранят медведи свои пастбища и горько придется решившему посягнуть на святыню. Лишь раз усталые они исчезают с поднебесной и единственную ночь в году посвящают друг другу, встречаясь на звездном поле. Обманутый Аракс принимает в объятия свою мать, прекрасную Калллисто и всю ночь они шепчутся о местах, виденных в разлуке. В тех рассказах оживают чудесные звери и поют райские птицы, в них бурые моря, под куполом жёлтого неба, ледяные шапки скал и насыпи из алмазной пыли. Говорят, в такую ночь опасно загадывать желания на упавшую звезду, накличешь беду. Лучше прислониться к родному боку и убить время за ласками и разговорами. Ночь без медведей - ночь влюблённых.
Долго шли циркачи. Шаг за шагом всё больше удалялись от арены. Не было здесь возбуждённой толпы, чей гомон провожал их добрую часть пути и несся подгоняемый теплым ветром. Не было и знакомцев к несчастью встреченных на темном перекрестке. Не было ничего. Только межа старых яблонь, низко клонящихся к земле.
Идти по незнакомой дороге, всегда страшно. Весь путь Аннук воображала скалистые обрывы, буераки, заросшие синим, как платье чертополохом, глухие озёра, неприметные во мраке и мысленно сотни раз падала, когда палец подворачивался о камень. В след ей весело звонил дикий колокольчик, заплутавший в причёске. Один раз циркачка свернула прямком в куст ежевики и вылетела из него, схватив Ру за локоть, да чуть не утянула за собой. После, наученная, прислушивалась лучше. Почти не дышала, стараясь уследить в какой стороне хрустнет ветка. Туда и ступала.
До факира она старалась лишний раз не притрагиваться. Доказывала, пожалуй, только самой себе, что не нуждается в помощи, что слепота не значит ни-че-го. И с мучительной тоской остро, как никогда до этого, понимала, что в действительности она - это всё.
Они преодолели остаток подъёма и наконец остановились. Аннук хотелось присесть, и как следует растереть ступни. К тому же на лодыжке, на месте, куда пришёлся удар стражника, зрел синяк. Не плохо бы приложить полынь, да только, где её нынче сыщешь. Вместо этого она обессилено привалилась к яблоне, по запаху прелых плодов обнаружив в темноте кряжистый ствол. И сразу почувствовала себя лучше от близости чего-то знакомого. Раз нельзя дотронутся до факира и такая подмога сойдёт.
Аннук смотрела на долину, обратив взор в направлении дороги, которую не видела. Рядом стоял Ру. Она знала, что может подойти к нему, если отодвинет вездесущие ветки. Знала, что если только захочет сможет, наверное,...
Яблони в этом году разрослись особенно. Кислые зеленые плоды, издалека похожие на можжевеловые грозди тянули дерево до земли и можно было подумать, будто артисты стоят под искусственной аркой, врезанной в ландшафт. На затенённой стороне ветвей, куда солнце, даже в это засушливое лето забиралось редко, виднелись блеклые прозрачные цветы. Через шёлк их кожи в траву капля за каплей стекала холодная луна и у подножия стволов образовалась сухая запруда. После запахов толпы, воздух казался свежим, как ключевая вода и таким же сладким от яблочного духа. 
- Кто были те люди? - почти одновременно с факиром задала вопрос циркачка. «И где девушка?» - так и рвалось с языка следом. Ждёт ли по ту сторону леса? Или впрямь решила, что лучше остаться в городе, чем бежать за, тем, что вовек твоим не станет? Аннук опустилась в траву и подняла юбку, обнажая ноги до самых коленей:
- Нет, искать меня не будут. Зачем я им? - она сморщилась, нащупав болезненное место на лодыжке и продолжила, - Жаль только королю придётся долго искать себе новую дурочку, места здесь глухие. Но может кто и польстится на бубенцовое приданное.
Аннук принужденно улыбнулась, не поднимая головы:
- А вот тебе нужно поостеречься. На таких, спрос есть всегда, даже если речь идет о городе, как Патры. Всё, как в былые времена.
- Я... - Аннук вздрогнула всем телом, когда её грязные пальцы легли в ладонь Ру и тут же смолкла, глядя на него широко распахнутыми глазами. Она и сама не знала сейчас, чего в ней больше, страха или восторга. А может и того, и того сразу? И так намешано, что не отличишь одно от другого. Она мягко пожала его руку. Шероховатую и тёплую, как всегда. Словно он неизменно носил в кармане уголек и шутки ради перекатывал между фалангами пальцев. Некоторые вещи, вроде этих никогда не должны меняться. Тогда и жить проще и не чувствуешь себя суденышком без капитана, которое вот-вот унесет в открытое море. А оттуда ходу нет.
- Ру, - как же нынче ей не доставало той бесшабашной смелости, которой она кичилась, как яркой тряпкой перед носом торговки, в цирковую бытность. Но не было больше смелой Аннук, только слепая в аляпистом платье, о цвете которого она знала только понаслышке, - пожалуйста, не отпускай меня больше.
Факир отпрянул так неожиданно, как будто она ударила его копьём в разверстую грудь. Остаток фразы сжался, замешкался и мышью-полевкой юркнул в траву, чтобы спрятаться от людских сапог.
Аннук наконец уловила голоса, летевшие со стороны перевела. Ничего особенного - пьяный галдеж жителей, возвращающихся с веселого праздника, а может быть и не дошедших до него. Но и такой повод сгодится, не правда ли дорогой факир? Все еще прихрамывая она поднялась на ноги и выпрямилась, отряхивая с платья сухие листья.
- Они далеко, - голоса затянули разухабистую песню и постепенно стихли, направляясь в сторону моря, - как твоя нога?
Поразительно, насколько быстро состояние полного счастья может смениться оглушающим гневом. Для Аннук удивительно вдвойне. Она опять потянулась к дереву и сорвала первое попавшееся яблоко. Маленький плод лег ровно по ладони. Комедиантка отчаянно старалась овладеть собой, сама пугаясь того, что могла сделать и наговорить. Помниться однажды она уже швырялась в Риано яблоками, но то было сто лет назад и тогда он все их поймал. А теперь она и прицелиться, как следует не может.
- Ру, где ты был всё это время?

Яблоко, вдруг, обнаружило собственный разум, отвело локоть, и рука, как следует, замахнулась. Плод крутанулся и соскочил вперед. Аннук была им страшно горда, и еще больше обрадовалась, когда удачливое, такое умное яблоко достигло цели. Раздался глухой шлепок и следом звук падения.
На пригорке воздух был свежим, практически холодным и ей мерещилось, по глупости, конечно, что он только выжидает момента прежде, чем сдуть её и отнести обратно в Патры. Тогда не будет никакого бега по подземным лабиринтам, циркачей выглядывающих из-за спины (сегодня она могла думать о них лишь, как об опасности) и только бубенчики в волосах. Но что ж пускай бубенчики остаются, она успела к ним привыкнуть. Схватившись за ветку яблони, панибратски лежащую на плече, Аннук обеими руками вцепилась в колючее дерево. Ру промолчал. Заминки хватило на то, чтобы маятник настроения качнулся в противоположную сторону. Злость сменилась умиротворением, гнев - милостью. Так бывает с богачами, довольными своим мешочком денег, когда те идут по базарной площади, отпихивая юродивых. Но вот сердце не выдержит, сожмётся при виде побитого ребенка и грязной ладони. Богач вытащит серебренник, брезгливо вложит между пальцами убогого - не дай провидение дотронуться, слишком уж он мерзок - бедняк подхватит монету и богач уйдет счастливый, что сотворил доброе дело. Правда, Аннук пока не поняла, кем она была в этой сцене. Девчонкой с протянутой рукой или подающей дланью.
Риано очутился рядом и Слепая, шагнувшая было, чтобы дотянуться до очередного плода. В эту ночь ей непреодолимо хотелось оборвать все яблоки с несчастного дерева и наставить факиру синяков. В довесок к "растущей откуда нужно ноге". Врезалась ему в грудь. Без плаща он даже на ощупь казался каким-то очень неправильным. Сквозь развивающуюся по ветру рубаху пробивалось тепло кожи.
- Ждала, - кивнула она в ответ. Голос был спокойным и безысходным, он резко констатировал с стальными прожилками в тоне Риано. Как будто циркачка признавалась в очень глупом и заранее обреченном на провал замысле.
Следующий вопрос застал её врасплох. Своей логичностью и правильностью. И, правда, зачем? Аннук быстро-быстро заморгала, словно что-то вспоминала, подняла голову и посмотрела на Ру.
Последние два года вся её жизнь сомкнулась вокруг одной единственной цели, всегда казавшейся безупречной. Хотя в любое время, если бы она того пожелала, нашлись бы доброжелатели, назвавшие  её дурочкой, или еще хуже - прилипалой. Аннук не слушала таких "друзей". В определённый момент происходящее стало её устраивать. Найти Ру. Потом она обязательно разберется зачем и чего ради, но главное найти, знать точно, он жив и здоров и может быть она еще нужна. Зачем угодно. Хоть бы и таскать сумку с этой ужасной крысой, единственным в мире животным, вызывавшим в ней резкую антипатию.
Аннук никогда не вспоминала ту ночь, в забытой богами таверне. А если и вспоминала, то обычно в контексте проклятой слепоты. Но никогда не допускала мыслей о том, что, в конечном счете Ру мог просто её бросить. Сбежать и оставить в одиночестве не пойми, где и с кем. Аннук вспомнила, как после того злополучного удара по голове пробуждалась и не в силах пошевелиться лежала на траве. В желудке туго скручивалась паника, обида, и небо, оно почему-то было чёрным. Зловонное дыхание Ареса, когда он вылизывал ей лицо, лай, телега циркачей... Как было стыдно первое время поднимать глаза и страшно разговаривать с людьми, но еще страшнее, что возможно в этот самый момент Ру лежит где-нибудь там и смотрит не на небо, а куда-то внутрь. У мертвецов всегда такие странные глаза. Но никогда она не думала о том, что он предпочёл собственную шкуру ей. «И крысу забрал, - подсказал умный внутренний голос».
- И крысу забрал, -  не впопад и очень тихо брякнула девушка, соглашаясь. Она резко вдохнула. Воздух даже не со свистом, с хрипом, проник в лёгкие сквозь плотно сжатые зубы.
Подбородок защекотали волосы. Циркачка отпустила ветку и аккуратно положила обе ладони на голову непутевому факиру, который, как маленький спрятался у неё на шее. Нет, теперь никакой ветер никуда её не унесет. В нависшей тишине, пока она грела его ледяную макушку обгоревшими руками, играли колокольчики и впервые они не казались раздражающими.
- Затем, что по-другому я не могу, - Аннук пожала плечами, расчерчивая щеки Ру прикосновениями.
У него было очень красивое лицо, она помнила это наверняка. Пальцы беспокойно дотрагивались до бровей, прямого носа, впалых щек, опять бровей, ресниц, отросшей щетины, пересекавших лицо шрамов. Даже эти шрамы были в её представлении чем-то очень привлекательным, хотя она никогда бы и не сказала об этом Риано, который ужасно их ненавидел. А иногда почти стеснялся.
Порхание рук приостановилось, он опять заговорил. Колючие интонации пропали, сменившись напевным голосом, который Аннук... Перед глазами вспыхивали рисуемые факиром картины и каждая следующая была ярче предыдущей. Циркачка бессознательно провела большим пальцем у него под губой, мешая говорить, но он все равно не сбился и теперь настал её черед молчать. В голове было легко и пусто. Так бывает перед тем, как соскользнуть в дрёму, когда глаза уже закрыты, но тело не спит медленно погружаясь в густую негу. Сейчас ей было хорошо. Даже слишком. Ру нежно провел пальцем возле носа, собирая в горсть веснушки. Она больше не улыбалась и сосредоточено глядела, куда-то повыше его головы. Наверное, хотела рассмотреть небо и сотканную из фарфоровых осколков луну. Или, скорее, жарко мерцающего пса, которому этой ночью не достанет жертвы. Так обещал Он.
- Веришь мне? - Аннук закрыла глаза и прислонилась к жёсткой ладони. На языке крутился категоричный ответ. Нет, она ему не верила. Это не было даже приблизительно похоже на то, что она испытывала. Вера - всегда выбор, а любовь возможность выбирать полностью исключала.
- А зря.
Вместо ниточек шрамов в ладони почему-то оказалось согбенное, как карлик яблоко, Аннук моргнула, еще не успев почувствовать себя как то не так. Она автоматически разжала стиснутый Ру кулак, подумала, и сунула плод на язык. С звонким хрустом откусила. Яблоко было кислым, с острым чуть землистым привкусом. .
Риано приподнял за подбородок, принуждая смотреть в плотную темноту за кулисами которой пряталась его лицо. Прежде, чем кольнула отросшая щетина Аннук успела представить его серьёзные глаза, нимб луны и благодаря его свету рыжеватые волосы, наверняка, кажущиеся черными.
Поцелуй был слишком лёгким, о таких обычно не принято вспоминать и принимать всерьез. Аннук дернулась и потянулась навстречу. Его губы очутились на шее, прокладывая тропинку по плечу, быструю и жаркую, словно он боялся не успеть, а успеть было жизненно важно. Для них обоих. О, прекрасная благословенная ночь!
- Всё это время я искал тебя, Аннук, - смысл фразы дошёл с опозданием и впившись в ткань рубашки на животе Непутевого, Аннук проглотила колючее слово лжец, вместе с кусочком кислого, как давняя обида яблока.
В ответ на ласку она прислонилась к телу факира, носом касаясь впадинки на шее и приподнимаясь на носках. До губ не дотянулась, вместо этого ткнулась в уголок рта и легонько поцеловала, чувствуя как в голове, груди, в сердце растет нечто огромное и сияющее. Никогда до этого не испытываемое. Ни разу. Беспокойные руки проникли за надутый ветром отворот рубашки и она тронула полоску кожи на теплом животе. Теперь торопилась она.
- Подожди, - Аннук оторвалась от факира, стараясь перебить тяжелое дыхание. Где-то вдалеке заунывно плакала собака и это был первый звук, который прорвался к ним за последнее время. Вокруг стояла плотная тишина. В траве под яблоней хрупал единственный сверчок. Одна ладонь девушки по-прежнему лежала на торсе факира и пальцы бессознательно рисовали на коже длинные узоры. Она замерла, прислушиваясь к ночи, но лай больше не повторялся.
События, о которых она упорно старалась забыть навалились тяжестью звездного неба. Арес так и не пришел. Они сбежали. Скорее всего она накликала беду на головы тех, кто ей помогал. В воспоминаниях зазвучал голос доверчивого мальчика Лето и, что совсем уж странно - обиженный шепот девушки из дома с бисером. Прежде чем отойти Аннук еще раз поднялась на носочки и тесно прижалась к Ру, обхватив его руками. Так, что будь она немного сильнее у него, вероятно, хрустнули бы ребра, - Я должна вернуться.

* * * * *

…В самом начале войны, Алфей, как и многие другие, считал, что свержение богов пойдёт Греции на пользу.
После, когда вместе с богами полетели наземь головы старых королей, он, обычный солдат, ликовал.
Появились новые правители. Он видел, как в соседней с Афинами волости на трон сел обычный кузнец, только вчера вышедший из-под жаровни, и выбирали его точно такие же кузнецы. Железный король за несколько месяцев превратил город в процветающее место, невзирая на то, что вокруг бушевала война! И это был самый первый урок, преподнесенный Алфею в новом мире – хорошим царём может стать любой. Отчасти, именно по этой причине он оказался в нынешнем положении. Ослеплённый красноречием и блеском, тогда еще обыкновенного купца, пошёл следом за ним.
Он поднял глаза. Пристально всмотрелся в длинный коридор, заполненный людьми. Света было недостаточно. Помещение схватывала зыбкая, дурно пахнущая темнота. На стенах и лицах недавних актеров, а так же тех, кто просто подвернулся под руку исполнительным стражникам, лежали длинные тени. В дальнем углу всхлипывала какая-то женщина, упершись лбом в каменную стену. Здоровенный детина с чёрным кровоподтёком под глазом громко бранился и дёргал цепь. Алфей прислонился к столу. Он продолжал медленно скользить взглядом по лицам, которых практически не видел и при этом ничего не чувствовал. 
После случившегося на сцене король приказал отправить всех участников представления под замок. «Заполнить зверинец, - так он выразился еще совершенно расслабленный и пьяно улыбчивый». Он был скорее доволен неожиданной потехой, чем раздосадован. Но когда вскоре обнаружилось, что ранее пойманные лицедеи исчезли, а в открытой клетке лежит бесчувственное тело охранника, разразилась настоящая буря. Недействующая городская баня, а ныне временная тюрьма оказалась переполненной. Пленных всё приводили. Приводили. Среди них оказались не только горожане о двух ногах. На улице был привязан огромных размеров пёс. Его зачем-то схватили у дома Аннук. Арес, как ни в чём не бывало, сидел на пороге жилица и чуть не откусил руку одному из стражников. Второму, невысокому, слишком юному парнишке, зверь растерзал колено и выдрал вместе со штаниной кусок мяса, чудом, не добравшись до кости. Лекарь отправил трясущегося и заикающегося солдатика в постель, а на штурм дома выслали еще троих. Пса скрутили, волоком дотащили до бани. Чудовище и поныне неутомимо дергало цепь, отчего нижний этаж, оборудованный под парилки, содрогался. Причинять псу вред Алфей запретил настрого, избегая самого тривиального решения сложившейся проблемы. Проблем итак было слишком, слишком много и он решил, что смерть бестолкового пса... В общем, всё это было ни к чему.
Начальник королевской стражи тронул за локоть одного из солдат, дал короткие указания, потом взял лежавший на стуле плащ и вышел вон из душного помещения.
Улицы Патр были пусты. Над безлюдной площадью висела округлившаяся луна, похожая на неулыбчивое лицо со шрамом. В темноте можно было различить груду сваленного возле сцены тряпья и разбитую окончательно ширму с многострадальным Паном. Дойдя до конца здания, и стараясь не смотреть, Алфей завернул за угол. Стук каблуков метался по вымершим переулкам, непривычно глухим и тёмным. Даже кабачок, у которого на памяти Алфея всегда собиралась небольшая толпа, щерился задёрнутыми глазницами окон. Мужчина замедлил шаг. Возле широких, кованых дверей стояли двое охранников, еще один сидел на низкой лавочке, начищая и без того сиявший меч куском затёртой кожи. «Всё это из-за десятка лицедеев, - Алфей не привык обсуждать решения своего царя, глупо было осуждать того, кого сам же и избрал». Иначе рискуешь показаться еще большим дураком, чем есть на самом деле. Но на этот раз купец из Лица зашёл слишком далеко.
Мания преследования, прогрессирующая все прошедшие месяцы, этой ночью налилась и обрела, наконец, очертания. Еще раньше ходили слухи, что король заставляет охранника ночевать у себя на пороге, как пса и почти не выходит из дома. Алфей невольно поискал бедолагу стражника взглядом, но наткнулся лишь на троицу у двери.
Вспомнился давнишний, полузабытый разговор. Король тогда воображал, что кому-то нужны Патры. Закусывал полу плаща, как это делал бы перепуганный ребенок, плевал Алфею в лицо, выдвигал теории заговора, рассказывал, что не может спать ночью, потому что кто-то невидимый шепчет в стенах и голосит под окнами... После побега доведенных до ручки артистов и предательства шута купец из Лица свято уверовал - это не было паранойей. Заговор существовал. Ждал ли он ножа из-под портьеры или яда в бокале, Алфей не знал. В доверительной беседе, произошедшей между царём и начальником стражи менее часа назад, он придвинулся вплотную и сообщил, тоном, не терпящим возражений. Когда смерть придёт, она будет наряжена в цветное, как Арлекин в праздничный день. «Даже не если. Когда, - рассеяно, подумал Алфей, но вслух ничего не сказал».
С севера надвинулся запах моря. Звёзды, над усталой, рано поседевшей головой стража, висели бессловесной, аляпистой, как юбка комедиантки, массой. Он подобрался. Опять затрещали каблуки, хором заговорили служивые, встречая командира. Открылась и захлопнулась тяжелая дверь. Улица снова погрузилась в сонную оторопь, отчего-то страшно похожую на хищного зверя, прижавшего уши к голове и готового в любой момент кинуться на жертву.