Дверь в каморку оказалась приоткрыта. Вопреки ожиданиям, Ареса на пороге не оказалось. Неужто пёс, наконец, сообразил, как открывается створка? Или умел всегда, но любил забавляться, являясь под утро и разбужая соседей громким воем? Хороша история. Да только, как дотянется собачья лапа открыть щеколду?
Под босой ногой скрипнули рассыпанные неизвестным душегубцем бубенцы. Зазвенели грустно, разбежались в стороны. Надвое расколотая тарелочка лежала рядом, нарисованный в серединке плод земляничины походил на половинку солнца, сочащуюся красным. Аннук шагнула еще и замерла, насторожилась как воробышек, почуявший рядом запах кошки. Еще что-то бросилось под ноги. Вчерашняя юбка, так ни разу ненадеванная. Отчего-то мокрая. Еще шаг. Разбитая глиняная миска. В комнате слабо пахло лавандовой водой вперемежку с сиреневым маслом. Драгоценные эссенции Шутовке преподнес король в качестве подарка на странную присягу. Вот только беда она не любила ни сирени, ни лаванды. Зато Король всегда был особенно щедр на похвалу, стоило добавить к утреннему умыванию три капли то того, то этого. Смеялся, говорил, когда она играет с огнём, от нее исходит чудный аромат. Аннук улыбалась в ответ, злилась про себя: разве она ароматическая свечка, чтобы гореть и дивно пахнуть.
Идти дальше девушка не решалась, застыла гвоздём в центре комнаты, обняв себя за локти. Темнота спальни затаила обиду, звуки, ранее почитавшиеся домашними, ныне вселяли почти суверенный ужас. Тихо скрипнула кровать. У того, кто спрятался во мраке, был заложен нос: гость тянул воздух через зубы.
Циркачка полуобернулась в сторону двери. Нет, не успеть.
Лунный свет разложил на полу белые тряпки, замаранные пятнами тени от вспыхнувшей свечи. Та разгоралась долго, как будто с неохотой. Аннук дотянулась до стула, ища опоры. Промахнулась. Оказывается она не успела дойти и до центра комнаты, но все же нащупала. На спинке висел свернутый кое-как плащ Ру, она вцепилась в него, прекрасно помнила, уходя, оставила в другом месте.
- Стой, - скомандовала тишина мужским голосом. Аннук послушно застыла, словно пойманная на воровстве и виданное ли дело в собственной спальне! В голосе ночного гостя была слышна горчинка недавно проснувшегося человека, да еще словно бы обида за то, что поторопилась будить. – Аннук.
Еще месяц, быть может два, и минет год с тех пор, как комедиантка жила бок о бок с семейством Ксенакис. Брат и сестра, всегда тихие и робеющие, много позже она узнала, что стеснение их вызвано отнюдь не близостью Аннук к Королю. Того Ксенакисы, обозванные целым городом чужаками, почитали за балагура, но при встрече все же кланялись. Опустить голову проще, а точкой зрения можно и в семейном кругу поделиться, да еще скрутить за спиной кукиш во след. Пусть купцу из Лица снятся дурные сны! Сторонились циркачки из-за несчастья, выпавшего на долю молодой девушки. Об этом по-большому секрету поведала младшая Гекуба, когда они случайно напробовались сладкой граппы до веселых чертей. Дочка Ксенакиса сокрушалась и качала головой, а потом целый вечер и утро за ним, водила возле носа Аннук надушенной свечой, шептала заговоры, не отчаявшись даже после того, как поняла, циркачке до белеющего пламени и дела нет. Старший брат, застав сестру, отчего-то долго костерил обеих девушек и после неделю дулся.
Узнать его голос не составило большого труда. Аннук поздоровалась, но приближаться не спешила. Верно, вспомнила старый зарок: если человек в тёмной комнате велит не двигаться, только и следует, что бежать от него со всех ног. Аннук поправила корсаж платья и вздохнула с облегчением, когда навязчивые ленты очутились на своем месте. Всю дорогу она боялась, вот-вот наступит и кубарем скатится с холма. Обошлось.
- Ареса нет, - сообщила Аннук гостю. Пэн Ксенакис шмыгал носом и топтался на месте.
- Его увели, - неуверенно промямлил в ответ. Циркачка пальцем ноги тронула подвернувшийся колокольчик, он храбро захохотал и, улюлюкая, спрятался под кровать, - когда король приказал всех собрать.
- Собрать. Хорошенькое же ты выбрал слово.
- Приходили за тобой.
- Верно с приглашением.
- А когда тебя не оказалось, забрали пса.
За время монолога, которому Аннук смелее отвечала мысленно, чем словами, мужчина подобрался ближе. Теплом поцеловало щеки, в руках Пэна рдела свеча. Пахло восковницей и пряной травкой, видно огарок был из сестриных запасов. Циркачка сделала крошечный шаг назад. Вожделенная дверь манила холодком и была так близко, всего махнуть лентами и опять свобода, ночь, звёзды, Ру...
Она успела сделать только один шаг, остановил кинжал, приставленный к шее. Вряд ли кинжал, конечно. Подобного добра в жилище Ксенакисов сроду не водилось, однако и ножик для хлеба распорет кожу ничем не хуже. Циркачка подтянулась теснее прижимаясь к Пэну, словно тот из соседа обратился желаннейшим из любовников. Тесак отстранился следом.
- Аннук, пожалуйста, идём со мной. Они забрали Гекубу, - и внове что-то сдулось, сломалось, утихло. Слепая тоскливо огляделась вокруг. Не зря умные люди говорят, в старые места обратного хода нет, возвращаться дело опасное и неблагодарное, даже если ведут лишь светлые порывы. Она понимала, что пойдёт с Пэном теперь уже точно куда угодно. Хорошо бы получилось свидеться с Аресом до того, как её приставят под светлые очи короля. Страха за собственную голову Аннук не испытывала, одно горькое разочарование по причине того, что умудрилась каким-то непостижимым образом наставить палок в колеса всем вокруг. Не объяснять же самоназванному владыке Патр прибаутку о том, что есть у них с Ру старый злокозненный дар - всегда оказываться там, где не нужно и встречать тех, кого следовало обойти восьмой дорогой по кривой околице.
Занятая невесёлыми мыслями, циркачка едва ли видела, какие демоны одолевают несчастного Пэна. Высокий юноша, почти на две головы превосходящий Аннук в росте и на аршин в плечах смотрел на девушку в своих руках со звериной опаской. Если она сейчас побежит он боялся - не станет ловить и что будет тогда с доверчивой Гекубой? По собственной воле дуреха пошла за стражником, пока брат пытался выбраться из толчеи, случившейся на площади. А что там было! Занавес рухнул на сцену, стражники вопили окаянным голосом, призывая всевозможные напасти на голову соломенноволосого человека. Артисты смеялись, сопливый мальчишка из труппы завёл шутливую песенку на авлосе, король визжал не своим голосом. Когда занавес вспыхнул, охваченный невесть откуда взявшимся огнём, толпа засобиралась, хлынула прочь. Только с представления мало, кто ушёл по своей воле. Как тушили огонь Пэн уже не зрил, спрятавшись за чудом уцелевшей лавчонкой с кренделями, смотрел, как солдаты за шкирку, как шелудивых котят растаскивают в сторону актеров. Слуги прибежали с винными амфорами. На полуострове с двух сторон облитом водой, как глазурью, нигде не нашлось и капли иной жидкости, кроме рубинового. Но смешно почему-то не было. Греку в конце концов удалось уйти, он наткнулся на момент, когда уводили злющего пса слепой. Но вот Гекубы уже не застал. Пэн удобнее перехватил кинжал, подумал и убрал за пояс.
- Идём, - Шутовка не ответила, шагнула в сторону. По красивому синему платью облезлым пятном расплылся хвост мужского плаща. Старшему Ксенакису хотелось извиниться за то, что тащит обратно в ночь, за то, что мечтательное, сытое жизнью выражение сползало с чумазого лица прошлогодней листвой, за побелевшие губы, но больше за незнание того, что ждёт впереди. Девушку было жаль, но Гекубу жаль сильнее. Тонкий фитилёк на кончике свечи зачадил, опять залопотали меж собой колокольчики, потревоженные, заглянувшим в дверную щель ветром. И ночь никак не желала кончаться, крепче хмурила брови.
Она упросила Ксенакиса обождать. Но выпорхнув на улицу, кляла затею. Что ей минуты. Хватит на то, чтобы поймать ладонь Ру и пуститься в бегство, но точно не хватит для того, что задумала. Бежать было много проще.
Аннук прошла эти несколько шагов, словно впереди ждал эшафот. Плащ согревал похолодевшие руки, по старинной привычке она нашла карманы и сунула туда пальцы, там намотала нитку, больно стискивая кожу. Остаток пути проделала бегом, и впечаталась в грудь Ру почти не сбавляя темпа. Его смех на миг рассеял темноту и недавний страх. Аннук пришлось дернуть рукой, освобождаясь от треклятой нитки, чтобы обхватить его так крепко, как могла.
- Ты ведь любишь это старое пальто, - она бледно улыбнулась в ответ, до поры игнорируя вопрос про Ареса. Еще одна секунда, она расцепит руки и будь что будет. Девушка потерлась щекой о ткань тут же надёванного плаща, не дернулась, когда факир засвистел. Как ни крути, Патры их запомнят.
- Мы найдём твою собаку, и я по старому буду её недолюбливать, а ты можешь продолжать ненавидеть куницу.
- Нет, я стану кормить её яблоками и... - голос дрогнул. Аннук отстранилась, отступая в сторону и чувствуя, что еще немного, непременно разрыдается. Ведь до сей поры она так славно держалась. А что "и" договорить уже не смогла.
Каждое слово Ру вонзалось в неё острым шипом, метя в итак спрятавшееся сердце. Но как славно именно в эту ночь было быть розой, которую каждый шип возвращал к жизни.
Волосы комедианта щекотали ладони, она коротко погладила склонённую голову и подняла глаза. Слишком хорошо знала Ру, как бы сам он не считал, угадывая по интонациям его странное настроение. Она привыкла, что её взгляд пугал и заставлял людей чувствовать себя не комфортно, а ныне это было последнее, что она хотела бы вызвать в Риано.
Аннук потянула его за руки, заставляя подняться, и отступила, продолжая глядеть на невидимые ей звезды.
- Ру, ты помнишь Мельпомену? – она продолжила сейчас же, не ожидая ответа. - Она как-то сказала мне, что в настоящей женщине, которую смогут полюбить, должна быть, - циркачка улыбнулась, припоминая давнишний разговор, - придурь, как она говорила. Это уже потом я поняла, что речь о "загадке", потому что с придурью у меня как раз всё в порядке. Мельпомена говорила, я много болтаю, и загадки во мне не отыскать, а посему целый век так и оставаться девчонкой. Ру, теперь во мне много-много секретов, и к каждому из них по истории. И чтобы тебе никогда не было со мной скучно, я расскажу тебе их все, а когда они закончатся, придумаю новые. Я заставлю Гвина полюбить меня. И даже если не получится, каждую осень всё равно стану кормить сладкими яблоками. Если ты только скажешь, я не оставлю тебя, но и не стану удерживать, когда тебе вновь захочется побыть одному. Ты только пообещай мне, чтоб будешь возвращаться и всегда меня находить. - Аннук опять поймала ладонь Ру, ощупью продвигаясь от пальца к пальцу. На ней, как на карте, уже была начертана сотня дорог. Здесь шрам, там царапина, грубая мозоль на фаланге и мягкое местечко, возле большого пальца, отчего-то нетронутое ни огнём, ни временем. Целая жизнь, прожитая и незнакомая. Время не терпело отсрочек. Теперь она, пожалуй, впервые осознала это столь ясно. Было приятно жить в будущем, когда она опять сможет видеть, когда любая дорога будет вести в безоблачное счастье, когда закончится война и воображать, представлять, выдумывать.… Но не было и не будет минуты, страшнее и прекраснее, чем здесь и сейчас.
Аннук прижалась губами к шраму на руке Риано. И всё было решено.
На западе начинало светлеть небо, и вокруг звёзд образовался светлый ореол. Луна выглядела хворой, будто и сама мечтала, чтобы ночь эта, наконец, подошла к концу.
Потом произошло сразу несколько вещей. За спиной скрипнула дверь, и Аннук мигом вспомнила про оставленного где-то там на рубеже сейчас и тогда Ксенакиса. Вспомнила об Аресе и Гекубе. Поцеловала ладонь Риано.
Со стороны улицы раздался грохот. «Солдаты», - испуганно подумала циркачка, оборачиваясь на звук, который приближался стремительно, словно отряд гнал сам цербер. Бежать было поздно и некуда. Аннук заледенела рядом с Риано, ухватившись за рукав плаща.
Поэтому когда огромная собачья туша ткнулась под колени, они подогнулись совершенно естественно, и она вместе с Аресом грохнулась о дорогу, только и успев, что выпустить рукав. Слюнявая пасть мазнула по шее, дернула за воротник платья, и тот обвис, насаженный на пядь острых зубов. Несколько раз, попробовав встать Аннук бросила затею и только прижалась к собачьему боку, не то, успокаивая, не то раззадоривая сильнее. Цепь громыхала по камням. Вазон, стоявший неподалеку. О, как она его ненавидела! Столько раз набивала глупые синяки о края, закачался от ударов и кряхтя завалился набок, добавляя к какофонии звуков еще один.
- Всё, всё, уйди! – Арес и до того относившийся к указаниям комедиантки с солидной долей скепсиса на этот раз почему-то послушался. Цепь мазнула по ногам и тяжесть ослабла. Тут же рядом недовольно выдохнул Ру, которому преданный пес завалился на ноги, подставляя живот.
Итак, всего за одну ночь им удалось опробовать себя в стольких жанрах. И то, что начиналось, как приключенческая история и едва не обернулось трагедией со счастливым финалом, как-то незаметно сползло к нелепейшей из комедий. Но впереди ждал финал.
Аннук поднялась на ноги.
- Ру, - голос циркачки охрип и прежде, чем заговорить пришлось откашляться. – Ру, - повторила она опять, мечтая, чтобы он сам всё понял и не пришлось открывать рта.
- До рассвета еще есть время и если ты не передумаешь сейчас, мы обязательно уйдем отсюда вместе. Но сначала, - она подняла глаза, сделав шаг навстречу факиру, но больше не касаясь его. – Давай свергнем короля?
Всё это было настолько абсурдно и так не подходило к недавнему. Им следовало провести остаток этой ночи совсем не так. Но, как известно, у судьбы всегда было прескверное чувство юмора.
Из огня да в полымя. Огонь, мой брат, не тронь меня. - Всплыли в памяти строчки из полузабытой песни.
