[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]

Конец июня, против обыкновения, выдался холодным и дождливым. По утрам роса подолгу задерживалась на листве, грозя испортить нынешний урожай и сводя к ничтожности всякую попытку, переночевать на свежем воздухе. Если только Вы не хотели заполучить простуду. Греки, не привыкшие к затяжной прохладе, неловко кутались в длинные шали, доставая разноцветные полотна со дна сундуков, и двигались перебежками, высовываясь из домов лишь по необходимости или же для того, чтобы минуту-другую погреться на солнце. Оно временами показывалось из-за туч, с опаской заглядываясь, на ютившиеся у дороги разноцветные жилища. И снова надолго пряталось.
В этот вечер большое, раскрасневшееся зарево висело над городом. Полное безветрие наводило тоску, а напившиеся тучи, медленно приближавшиеся с севера, уже заслонили полнеба.
- Я предупреждаю последний раз, - груду тряпья, лежавшую под ногами, девушка быстро задвинула назад.
- Аннук, мы не хотим ссориться. - голос мужчины был слаще мёда, но ей почему-то отдавался пчелиным жужжанием, - Пятьдесят на тридцать честная сделка. Без меня и Мо затея бы провалилась, так что по любому выходит, что с тебя причитается.
- Ты за дуру меня держишь? - девушка нервно закусила губу, продолжая отступать назад. Рукоять ножа навязчиво щекотали бедро. Она уже тысячу раз пожелала о том, что вообще его достала, но делать было нечего.
- Я итак отдала вам больше, чем стоило. С такими помощниками еще удивительно, что я не сожгла дотла те дома у дороги, а только подпалило собственную одежду. И это ты говоришь мне, что я вам должна?
Аннук красноречиво опустила глаза. Дешевая зеленая юбка, раньше доходившая до земли, криво обрывалась ниже колен, украшенная огромной дырой, почерневшей по краям.
День выдался долгим. Селение без названия и особенных примет ничем не отличалось от всего прочего, что ей уже не раз и не два приходилось встречать в Греции. Положив руку на сердце, Аннук могла бы сказать, что приехав сюда впервые, уже знает каждую дорогу. И натыкаясь на очередной переулок, выстроенный по образцу всего, когда то уже виденного, ни капли не удивлялась.
Она провела в городке уже больше двух недель, когда монеты, завернутые в плотную ткань, подошли к концу, заставляя на время изменить планы и отложить отъезд. Тогда-то она и повстречала Гериона и Мо, околачивающихся возле базарных рядов. Судить о возрасте новых знакомцев она не бралась, однако предполагала, что обоим уже давно перевалило за тридцать. Они называли себя музыкантами, исполняя для покупателей нехитрые песенки и выживая за счет милостыни самых щедрых из них. Ей были нужны помощники, им деньги. Тогда казалось, что все складывается, как нельзя более удачно.
- Не упрямься. Просто отдай нам нашу долю, и расстанемся друзьями, - не отступал мужчина. Его голос зазвучал ближе. Аннук внезапно прошиб холодный пот. Она отвлеклась и не заметила, как он подошел. Оплошность эта, при других обстоятельствах, вполне могла стоить большего, чем несколько динаров.
- Я с тобой не ругалась Герион и отдала вашу долю.
Все происходившее сейчас было неприятным, но ожидаемым недоразумением. Аннук сделала ещё один шаг в сторону, таким образом, загораживая все, что находилось у неё за спиной. Сумка по-прежнему лежала на земле, и она ощутила, как жесткая материя дотронулась до ноги.
- Прекращай трепаться!!
Девушка дёрнулась, подаваясь назад, но было слишком поздно. Резкая боль прострелила затылок и она вскрикнула, когда шея последовала за рукой мужчины, схватившего её за волосы. «Я в беде». Мысль оформилась в мозгу Аннук уже после того, как она опустилась на одно колено, следуя за кулаком мужчины. Песчинки холодного камня врезались в кожу на колене, но этих неудобств она не замечала.
- Я же просил. Мы бы договорились, - Гериус был явно не доволен поведением напарника. Однако, это не помешало ему обойти девушку по дуге, пробираясь к сумке в которую она по инерции вцепилась влажными от страха пальцами.
- Аннук, ничего личного, ты же понимаешь. - он наклонился опасно близко, обдав её лицо горячим дыханием. От мужчины пахло смесью застарелого пота и сладким духом медовых лепешек, которые пекли на базаре. – Мы заработали эти деньги. Я, знаешь ли, не хотел бы, чтобы ты считала нас бандитами.
- Не буду. Мо, отпусти, мне больно.
После недолгого замешательства давление ослабло. Аннук нервно дернула кудрявой головой, отстраняясь от мужчин.
- Умница, что я тебе говорил? А, Мо? Девочка сама поняла, что была не права.
На данный момент «девочка» могла с уверенностью сказать, что поняла только одно. Никогда не выбирай слишком заброшенное место для того, чтобы делить деньги.
Бывшая рыночная площадь уже несколько лет стояла пустой, и ждать помощи было не от кого. Аннук быстро встала на ноги, не пытаясь помешать Гериону, с увлеченностью ребенка, копавшемуся в её вещах.
- Арес, взять!
Ей показалось, что Мо заорал мгновением раньше того, как она выкрикнула приказ. Большой бурый пес, до времени лежавший за разбитым фонтаном, выскочил вперед, сомкнув мощные челюсти на запястье мужчины. Воспользовавшись моментом, Аннук резко выхватила сумку из пальцев Гериона и кинулась прочь.
«Только не упасть, только не упасть».
Бежать в кромешной темноте сомнительное удовольствие. Именно поэтому она обычно предпочитала передвигаться иными способами. 
Раскинув руки на манер полёта, что со стороны должно было смотреться комично, но помогало избежать еще больших проблем, Аннук повернула направо, ныряя в проход между брошенными домами. Часть города, по которой она бежала, была необитаемой. Несколько лет назад, когда стоявший на возвышении храм Афины сполз к обрыву и погрузился на четверть в море (сейчас еще можно было разглядеть башенки постройки, неподалёку от берега), жрецы рассмотрели в этом божественное предзнаменование и, собрав свой скарб и жителей, спешно перебрались в другую часть поселения. Отныне район облюбовали бродяги, не имевшие за душой лишних монет, чтобы с удобством устроиться в таверне. Раз в год захаживали и богомольцы. Они торжественным маршем доходили до затопленного храма и, сохраняя строй в молчании возвращались в город. Узкие улочки, покрытые вперемежку соломой и выбеленным камнем, тянулись на несколько миль, кое-где уже карабкаясь вниз по обрыву. На берегу тёмного моря по утрам, как и встарь, собирались рыбаки и оставленные у берега лодки безмятежно качались на волнах.
Аннук в очередной раз свернула, не сбавляя скорости. В висках стучало и даже если обидчики, и увязались в погоню, правильно выбрав направление, она, скорее всего не смогла бы их услышать. Что заставляло бежать еще быстрее.
Улица закончилась внезапно. На пути выросло препятствие. Что-то, подвернулось под ноги, тело девушки вздрогнув от удара подлетело на месте. Аннук рухнула на землю, впечатываясь подбородком в выщербленный временем дорожный камень. Боль была столь резкой и неожиданной, что единственное, что она успела сделать - коротко вскрикнуть прежде, чем повалилась вперед, до крови сдирая выставленные вперед ладони.
Народная мудрость гласит: если Вам кажется, что ситуация хуже некуда. Не расслабляйтесь. Все может стать еще хуже.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]
Из раны на сбитом подбородке сочилась кровь.
Аннук перекатилась на спину, растирая саднившие руки, и чуть не взвыла от досады. Падать ей было не в первой, но со временем, от этого не начинаешь получать больше удовольствия. Добытая недавно палка так и осталась стоять у фонтана, и оттуда от неё глупо было ждать хоть какой-нибудь пользы. Занятая подобными невеселыми мыслями, она не сразу услышала шаркающие шаги, нарушившие спокойствие переулка. Ареса по-прежнему не было поблизости и, если Мо и Герион оказались проворнее, чем она о них думала - дела плохи. Аннук пошевелилась, но с места не двинулась. Холод от камней уже забрался под лёгкую ткань блузы, и девушка против воли поёжилась, не зная точно, от чего её пробрал озноб. Холод тому виной или страх. Иллюзий она не имела. Если бывшие напарники её найдут, одной сумки им будет мало. Ущемленная мужская гордость, как правило, материя взрывоопасная. Особенно если задеть её случилось женщине. О том чем именно, в случае неудачи, ей придётся платить, думать не хотелось. Циркачка медленно опустила руку на землю, потянувшись к спрятанному в кармане кинжалу. Он уже не раз спасал ей жизнь. И хоть она и отдавала предпочтение словами для улаживания споров - если ты живёшь на улице, нужно быть готовым ко всякому. Слова были для добрых людей, лезвие - для всех остальных. Шершавая рукоять сдвинулась, когда она слегка тронула её пальцами, меняя положение, чтобы в нужный момент было проще достать оружие. Шаги приближались.
- Чего же ты доченька, - мужской голос был ей совершенно незнаком, и Аннук облегченно выдохнула, подавая доброму человеку руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой на ощупь, - смотреть надо под ноги.
- В следующий раз обязательно, - девушка неуверенно улыбнулась, стараясь не глядеть мужчине в лицо.
- Ты цела?
- Кажется, да. Спасибо.
В подтверждение своих слов она аккуратно коснулась раны на подбородке, убеждаясь, что на этот раз удалось отделаться лишь царапиной.
Арес появился, как всегда неожиданно и, едва возникнув в переулке, не преминул облаять старика. Аннук, давно привыкшая, к скверному характеру своего лохматого спутника, постаралась ухватить пса за ошейник, но лишь безрезультатно тронула воздух, явно не рассчитав местонахождения собаки.
- Арес, фу! – но он был глух к её словам и продолжал заливаться сердитым лаем.
Звук этот, отражаясь от старых стен, вихрем носился по закоулку, обещая в скором времени поднять на ноги всех окрестных обитателей. Если Мо и Герион где-то поблизости, то шансы циркачки уйти незамеченной, только что сдуло в трубу.
- Какая у тебя собака! У меня тут где-то было…
- Простите он… - Аннук уже заметно нервничала, комкая ткань юбки в отвороте кармана. Пальцы по-прежнему сжимали древко кинжала.
- Арес!! - На этот раз у неё получилось дотянуться до собаки. Она ущипнула его за ухо, переключив внимание на себя. Животное завозилось, отступая, и сильно дернуло девушку за волочившуюся у самой земли юбку, чуть повторно не сбив с ног. В общем-то, поделом, учитывая, что несколько минут назад он выручил её из весьма непростой ситуации. Но после сам же чуть не загнал в еще более безвыходное положение.
- Не злись, дружок, в следующий раз будет угощение.
- Он не заслужил. Еще раз спасибо за помощь.
Все еще держась за Ареса, комедиантка сделала шаг назад, стараясь расслышать за поднятым гвалтом посторонние звуки. Кажется, где-то хлопнула дверь и будто бы бежит кто-то? Но нет, через секунду все снова стихло, лишь грозный ветер, вцепившись в хлипкий куст оливы за углом, трепал листья.
Девушка уже собиралась тронуться дальше, когда незнакомый мужчина, взяв её под локоть, сказал мирным тоном:
-  Я не знаю, от кого ты бежала, но мне кажется, сейчас тебе лучше затеряться в толпе.
После некоторого колебания Аннук кивнула. Большего оказалось не нужно, и добрый человек повлек её за собой, вперед по улице. Имени своего называть она не собиралась, пропустив вопрос старца, мимо ушей. Когда только она успела стать такой подозрительной? 
Рука об руку старик и девушка покинули бродяжий город и скоро вышли к краю площади. Мужчина припадал на одну ногу, но к немалому удивлению Аннук, двигался проворно и быстро для своего возраста.
Со стороны базарных рядов неслись пение, смех и гул возбужденных голосов, иногда прерывающихся бранными речами - обычные для таких мероприятий звуки. Она слышала, что сегодня пожаловали купцы из Афин, и про себя посмеивалась, дивясь тому, что столичные «птицы» могли сыскать в этом захолустье. Когда-то это место было крупнее, но те времена давно отошли в историю. Жители разъезжались, в поисках лучшей доли, оставляя скудное хозяйство. Порт, некогда принимавший суда со всей Греции, после смерти последнего владельца медленно захиревал и постепенно превращался в накренившийся памятник былому величию. Храм Афины и тот, ушёл под воду. Сама природа, будто вступив в сговор с богами, решила схоронить город, который итак прожил слишком долгий век.
Главная площадь, насколько могла судить Аннук, была невелика. Расчищенная под прилавки, она находилось на окраине, близко примыкая к брошенным кварталам, но, не заступая на их территорию. Старик провёл девушку в самый центр, ловко снуя между толпящимися со всех сторон зеваками. 
- Медовый инжир!
- Спелые изюмы!
Голоса торговцев сливались и взмывая над площадью кружили, как дикие птицы. А хватит ли покупателей на это изобилие? – подумала Аннук, обоняя тревожащие сладкие ароматы.
- Красавица, отведай голубиное крылышко, - пропел лавочник, поднимая крышку чана из которого доносились густые мясные запахи. Шествовавший рядом пес недовольно засопел, виляя хвостом. Он явно рассчитывал позже обязательно угоститься крылышком. 
Рядом надрывался цирковой зазывала, обещая прохожим все земные радости, за «смешную» цену. Горожане потянулись вперед, желая увидеть «чудеса, превосходящие истинную магию». Благодетеля, уже оставившего руку Аннук, было не слышно. Толпа вокруг заметно поутихла, ожидая выступления, и только неумолчные торговцы все гнули своё. 
- Шарлатанка! – женщина, стоявшая подле Аннук, потрясла в воздухе грузным кулаком, чуть-чуть не задев девушку.
- Да уж хороша, чудесница, - загоготал мужской смех, - чего б другого показала лучше. Посмотри, какая красотка!
Уже изрядно хлебнувшие вина гуляки опять разразились смехом, радуясь дурной шутке.
- Что там случилось? – циркачка обратилась к старику, но не получив ответа, вновь повернулась в сторону импровизированной сцены. Оттуда уже слышалась разухабистая песенка, призванная утихомирить обиженного зрителя. Лишь кампания, чьи голоса так хорошо слышала Аннук, продолжала гнуть своё, рассуждая, какое именно представление они не отказались бы увидеть в исполнении неудавшейся артистки. 
...Она ничего не заметила. Только услышала краем уха приглушённый щелчок. Это посох нищего упал на землю, чиркнув о ближайший прилавок. Рука девушки, лежавшая на загривке собаки, ощутила, как холка животного напряглась и только лишь.
Нужно было уходить, официально она по-прежнему находилась в бегах, а рано или поздно Мо и Герион непременно явятся на площадь. Куда еще податься не в меру жадным артистам?
- Не шевелись и разойдёмся миром, - чья-то рука властно легла на талию Аннук, сжимая с чрезмерным усердием. Арес глухо зарычал, но девушка лишь продолжила перебирать грубую шерсть, стремясь ничем не выдать ужаса, который в ней пробудил этот голос. 
- Убери его и отойдём потолкуем, - обычно мелодичный говор Гериона, выдававший в нём местного жителя, прорезался сильнее.
- С дружбой мы покончили? Забирайте деньги и оставьте меня.
- Я тебе это и предлагал, если помнишь. Эге, Аннук, не строй из себя оскорблённую невинность. Ничего мы тебе не сделаем. Просто поговорим.
Мужчина притянул её ближе, сжимая пояс юбки грубыми пальцами.
- Убери собаку.
Волосы на холке бурого пса встали дыбом, хвост предостерегающе забился. 
Аннук не двинулась с места, не шевельнулась. Только рука, продолжала ласкать Ареса, распутывая свалявшуюся у ушей шерсть питомца. О нет, прошло то время, когда её можно было так легко испугать. Пускай сердце уже явно не на месте, но и в пятки еще не добралось. И почему молчит старик? Хотя, оно и к лучшему, он ей не помощник.
- Аннук, - голос Героина уже звенел от откровенной злобы.
Пальцы, находившейся за спиной руки, скользнули в карман сумки нащупывая подкладку. Сейчас она сделает такую глупость, что, если удастся выбраться еще долго будет вспоминать, да и город забудет не скоро. Твёрдый камешек, похожий формой на таблетку отыскался быстро. Для верности она надавила по середине, чувствуя, как мнимая твёрдость поддалась и прогнулась от давления. Аннук так не разу и не использовала эту «шуточку», как называл своё изобретение афинский торговец. Да и купила только лишь ради интереса, потом болезненно жалея о потраченных монетах. Всё думала, что придёт время и она устроит представление не хуже, чем те, в которых она участвовала в детстве. Комедиантка незаметно вытащила руку, продолжая ковырять «таблетку» ногтем. Камешек был небольшим и плоским и ей не составило труда спрятать его в кулаке.
- Запомни Герион, от жжения в горле должен помочь разбавленный яблочный сок.
- Чего?
- Главное не вдыхать ртом и все обойдётся.
Комедиантка дернулась в сторону. От неожиданности мужчина ослабил хватку и у неё вышло почти полностью освободиться из столь нежеланных объятий. Как только руки оказались свободными, она с хлопком сомкнула ладони, так, что защипало царапины на коже и резко раскрыла. Сквозь пальцы просыпался белый песок, похожий на муку. Герион рядом надрывно хохотнул, прочищая горло. Дальнейшего Аннук уже не слышала. Под ногами раздался тихий щелчок, кампания мужчин стоящих здесь же затихла, озираясь.
Пока еще прозрачный туман заполнял окружающее пространство, схватывая в круг палатки и по несчастью, оказавшихся здесь людей, комедиантка думала о странных вещах. Пускай она неумелый факир и теперь уже совсем не умеет жонглировать, но отказать ей в том, что она умеет эффектно уходить - мало, кто сможет.
Лишь проведя в темноте столько времени сколько Аннук, начинаешь понимать, сколь незначительным бывает зрение. Её мир за последние несколько лет ужался до невообразимых размеров. Ничего не значили форма, цвет, объем, куда важнее были ощущения и чувства, реже запахи. Сейчас, окруженная со всех сторон привычной темнотой, но совершенно сбитая с толку несущимися отовсюду звуками она металась из стороны в сторону, как пойманная в капкан дичь. Белый дым курился по площади, раскидывая щупальца в разные стороны. «Шуточка» оказалась куда мощнее, чем она могла предположить. Неподалеку вскрикнул торговец, когда завеса распространилась дальше, окутывая лавки. Герион, выпустив руку девушки, сорвался с её "орбиты", но Аннук могла слышать, как он ругается где-то поблизости. И представить растопыренные пальцы, безнадежно шарящие в надежде отыскать опору.
Боль в обожженной руке совсем не чувствовалась, важнее было то, что она просто не знала куда бежать. Мысль эта, парализовывала. В очередной раз рванувшись в сторону и пытаясь нащупать верное направление для побега, циркачка врезалась во что-то живое. Человек, не выше её ростом, вздрогнул, но лишь молча отпрянул от толчка, очевидно, слишком ошарашенный происходящим.
- Прошу, помогите мне уйти с площади. Это вопрос жизни и смерти.
Последнее спасение утопающего. Она произнесла слова до того, как успела все толком осмыслить, не задумываясь над тем, какой странной может показаться эта просьба. Желая лишь одного - оказаться, как можно дальше отсюда.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]
В детстве крестьянских детей учат возделывать землю и управляться с ухватами, тех, что богаче и знатнее родом - танцевать и правильно вести себя за столом, а одна из первых наук, которая преподаётся всем без исключения детям бродячих артистов, выражается в трёх словах. Магия – это опасно. Это последнее предложение занимало все мысли девушки, бегущей по опустевшим улицам портового города. Но разве можно считать хлопушку магией. Конечно - нет. Даже если хлопушка оказалась чересчур хороша. Однако...
Аннук медленно, словно пробуждаясь ото сна, похлопала ресницами. В комнате, где она оказалась вместе со своей спасительницей, было душно и пахло сыростью. Циркачка дала себе время на то, чтобы прийти в себя и не сразу ответила на вопрос. Лёгкие жгло от быстрого бега. В носу стоял острый запах дыма, потных тел и совсем уж неуместный – земляники. Теперь к этому многообразию добавился запах земли и рыбы. Молча Аннук пошарила вокруг себя и, отыскав ухо собаки, по-дружески за него дёрнула.
Склад ума этой девушки был таков, что, избежав проблем, она больше к ним не возвращалось, отгораживаясь ото всех душевных терзаний и спеша дальше. Происшествие на площади не должно было стать исключением. Она быстро поклялась себе, что больше никогда и близко не подойдёт к тому афинскому торговцу и все же воздала ему должное за качественный продукт, посулила Аресу сладкое на ужин, вспомнила, что деньги в итоге остались при ней, и возблагодарила судьбу за то, что удалось сбежать. На эти рассуждения ушло не больше минуты и когда с ними было покончено, она обернулась на голос.
- Кто ты? Эй.
- А ты? Что такого нужно было сделать, чтобы твердолобый жрец Афины впустил нас в храм? – дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос, Аннук знала это, но ничего не могла с собой поделать, рискуя показаться грубой.
Храм Афины был местом со всех сторон необычным и разительно отличался от любого ему подобного. Единственными его жителями и по совместительству жрецами являлась троица людей слишком похожих на бродяг, чтобы это можно было оставить без внимания. Их редко видели, выходящими за стены храма, еще реже в городе. Люди сторонились их, точно так же, как избегали всего, что имело отношения к проклятому месту. Храмовники, в свою очередь, гнали каждого, кто оказывался вблизи их самопровозглашённых земель. Редкие дни паломничества налагали на такое положение временное поднятие белых флагов. Со временем мольбище превратилось в город внутри города, о котором ходило множество толков, в сторону которого плевали, оказываясь на соседней улице, но еще больше остерегались. Аннук не имела даже теоретического представления, как могло выглядеть подобное место, так что это оставалось только воображать. Она сделала шаг назад и почувствовала, как нога по щиколотку провалилась в ледяную воду. Открытые сандалии тут же намокли.
- Ох. Значит не всё, что говорят выдумки, - пробормотала она и затем вновь повысила голос, возвращаясь к прерванному разговору. Ее руки были подняты, ощупывая пространство вокруг. Не обнаружив никаких преград, циркачка осторожно вышла на сухое место.
- Прости, я веду себя ужасно. Ты спасла мне жизнь, - еще какой-нибудь час назад она бы посмеялась, скажи кто-нибудь, что Мо и Герион представляют действительную опасность. Однако после всего случившегося её мнение кардинально изменилось. Мужчина, который осмеливается поднять руку на женщину, независимо от обстоятельств, звания мужчины тут же лишается и превращается в врага. Хитрости в этой математике немного.
- Я благодарна, - девушка опустила руки, - меня зовут Аннук.
На вопрос о слепоте, незнакомка ответила сама. Комедиантка лишь кивнула, удостоверив факт. 
- Извинения не нужны. Я давно привыкла, - Аннук улыбнулась.
- Фокус на площади - твоих рук дело?
- Случайность. Но... - девушка развела руками, одновременно выражая этим жестом и извинения и покорность судье,  - получилось, то, что получилось. Надеюсь, только никто не пострадал. Ситуация была безвыходной.
Если быть откровенной до конца, ситуация и сейчас была немногим лучше. Отличало их только то, что до этого Аннук хотя бы знала, куда идти и чего ждать от окружавших людей. Сейчас она не могла похвастаться и такой привилегией.
- Ты не сказала, своего имени.
Одновременно с этим словами наверху послышались возбужденные голоса. Каменная кладка глушила звук, и разобрать, о чём шла речь было невозможно. Но, сомнений в том, что люди ругаются, возникнуть не могло. Аннук напряжённо прислушивалась, но все усилия были тщетны. Неужели она настолько разозлила Гериона и Мо, что они решились на погоню. Бред какой-то.
- Да, что не так с мужчинами в этом мире? Сперва они пугливы, как кролики, но стоит появиться женщине и оп, - Аннук понизила голос, переходя на шёпот,  - самый ничтожный из них вдруг разминает шею и пытается учить нас жизни. Смешно.
- У тебя есть факел? Я могу помочь с огнём, если это нужно.
В храме продолжалась ссора. На пол просыпались какие-то предметы, в подвале этот звук отозвался тонким перезвоном.
- Боюсь, мы здесь застряли.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]

- Говорят, что фасад храма полностью затоплен, - Аннук с видимым удовольствием опять включилась в разговор. - говорят, что местные жрецы не имеют никакого отношения к религии, а просто обнаглевшие бродяги. Говорят, - девушка задумалась, оборачиваясь кругом, чтобы вновь не ступить в воду, - что, если четыре раза постучать в белую колонну, единственную не ушедшую под воду из древней надстройки, явится сама Афина и исполнит любое твоё желание. Что если подумать, ужасно глупо, с какой стати ей это делать? – циркачка нагнулась и связала юбку узлом. Получилось нечто странное. Зелёная тряпица повисла с одной стороны, закрывая ноги до колена и топорщилась с другой, показывая чересчур много.
- Сплетни на любой вкус. Было бы кому греть уши.
Последнее время желающих послушать истории, да и просто поговорить, действительно, находилось непростительно мало. Обычно шумные и многолюдные дороги заметно опустели. Аннук отшагала в уединении ни один километр, прежде, чем наткнуться на этот город. К тому времени она настолько изнемогала от вынужденной оторванности от человеческого племени, что осталась не раздумывая. Однако и здесь, к её огромному разочарованию, царили своеобразные настроения, о которых она старалась не думать большую часть времени. То обстоятельство, что насиженное место вскорости придётся покинуть не вызывало в ней никаких особенных чувство. И о чём она только думает? Девушка слегка мотнула головой, будто отгоняя мух и опять рассеяно тронула собачью шерсть. Арес засопел и, чуть отодвинувшись, сделал несколько шагов в сторону Оникс. Тяжелые бурые лапы зацарапали по земле. Циркачка и собака так много времени провели вместе и так хорошо изучили повадки друг друга, что временами казалось, будто они превратились в единое целое. Арес служил ей глазами и защитой, и никогда не покидал на долго, поэтому неосознанно девушка отступила, опираясь на сочащуюся влагой стену. Ощущение тревоги, зародившееся в груди собаки, было столь осязаемым, что у комедиантки заиндевели кончики пальцев.
- Твоей собаке я не нравлюсь, - сообразив в чём дело, Аннук спохватилась и дернула пса за ухо, чтобы возвратить на место.
- Ему нравится только один человек. И, к сожалению, это даже не я.
Обозленный таким отношением пес грозно забил хвостом, поднимая вверх брызги застоявшейся воды: - Арес!
- Я хочу сказать, не принимай на свой счет, - Аннук вяло улыбнулась, опять безуспешно стараясь призвать животное к порядку. Оникс никак не прокомментировала ситуацию и легко вернулась к прерванному разговору:
- Больше народу помяли в суматохе. Как тебе удалось это сделать? Ты владеешь магией?
- Неудачный фокус, - до нынешнего момента циркачка не относилась всерьёз к идее о том, что могла причинить кому-то вред своим необдуманным поступком. Мысль о том, что из-за страха она подвергла риску чужие жизни жалила. Обвинять во всём случившемся Мо и Гериона было куда, как проще, - и никакой магии, чистое жульничество.
- Рада знакомству, Оникс, - жрица вложила в раскрытую ладонь сырое и чуть теплое древко факела. Огонёк у основание почти угас, попеременно выплевывая в воздух горячие искры и коптящий дым. Шум наверху не смолкала ни на секунду, превратившись в естественное дополнение к местному "пейзажу". Комедиантка удивленно прикусила губу, слушая речи новой знакомой, но промолчала, сосредоточив всё своё внимание на пламени. То не многое чему она смогла научиться у Ру сводилась к двум-трём простым фокусам, чего было до обидного мало в присутствии факира, но приятно тешило самолюбие холодными вечерами, проведенными в полном одиночестве. Главная проблема заключалась в том, что высекать из пальцев огонь с некоторых пор превратилось в страшно небезопасную затею. После обретения слепоты Аннук долго не хотела сдаваться. Ровно до тех пор пока не заметила, что из одежды у неё осталось только то, что на ней, а Арес шарахается в сторону всякий раз, как она приближается больше чем на несколько шагов. Эксперименты пришлось отложить на неопределённый срок. Вскоре циркачка вполне утешилась тем, что огонь итак можно добыть с помощью пары камней, а если под рукой окажется бутыль с маслом даже сделать вид, что вы с ним ладите. Про пламенные цветы, которые рдеют ярче весенних маков и кусаются до кровавых струпьев, если быть слишком самоуверенным - она тоже однажды забудет.
Аннук достала из кармана серую тряпицу, стянутую бечевой. В нос ударил уже ставший родным запах костра и сирени. Девушка обмакнула пальцы в фиолетовый порошок и смазала им местечко у основания факела. Огонь зашипел и больно лизнул кожу.
- Мы слишком суровы, хороших мужчин я тоже встречала, - комедиантка держала факел до тех пор, пока по лицу не прокатилась волна жара, - Кажется, всё в порядке. Оникс протяни руку, боюсь, я тебя потеряла.
- Как тебя угораздило связаться с этими двумя? Им что-то нужно от тебя?
Еще один неудачный фокус, очень хотелось сказать ей. Последнее время жизнь была невероятна щедра на подобного рода шутки и парочка агрессивных музыкантов не стояли даже в первой тройке её личного рейтинга. Интересное дело, меньше часа назад она отказалась назвать безобидному старику имя по той лишь причине, что считала эту информацию слишком личной. И вот сидит неизвестно где, с совершенно незнакомым человеком и болтает без умолку. Аннук прикинула, что ответить на очередной вопрос, и как объяснить, что она всегда была слишком доверчивой и в этот раз попалась на тот же крючок лишь со слегка изменившимся антуражем. Её размышления прервал Арес бесцеремонно потянувший за длинную часть юбки. Комедиантка взмахнула руками и едва не выронила факел. Только сейчас она заметила, что голоса и возня наверху стихли. Кроме потрескивания огня и плеска волн, где-то в отдалении, в подвал не проникало ни звука.
- Оникс, как думаешь, быть может на этот раз нам улыбнулась удача?

[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]
Вечер выдался тёплым, почти жарким, и вскоре после того, как солнце начало медленно ползти за верхушки кипарисов, которые угадывались у воды, долина окрасилась в нежно-пурпурный цвет. Закат приглушил оттенки зелени и словно впитал в свою прозрачную розовость очертания предметов, сделал тише звуки, но раскрыл в стоячем воздухе тысячи до того незаметных ароматов. Горько пахло елеем, который источали дикие оливы; сладкой земляникой, вновь созревшей в нагретых полях; влажной травой; костром; землёй, истомившейся без солнца и остывшим морем, что накатывало на полу заброшенную пристань.
"И кто в такой вечер посмеет сказать, что жизнь не прекрасна?" - думала Аннук, помешивая в котелке тёмную жидкость длинной палочкой, обструганной с одного края. В запахе мятного чая, томимого на огне, угадывались нотки жимолости и позднего винограда, он плыл по долине и без труда вмешивался в природные ароматы; лип к коже, отчего ткань платья казалась тёплой и хрустящей на ощупь. Один раз Аннук услышала, как в кустах засвистела иволга: светлые, ритмичные звуки напомнили ей табор и точно такие вечера, во время которых, комедианты собирались у огня, куная хлебный мякиш в горячую похлебку. От песни защемило в сердце, как случается и от самых добрых воспоминаний, но беспечная трель сжалилась и увяла. Аннук подумала об Оникс, наверняка, та уже на половине пути обратно и вскоре будет здесь.
Шли четвёртые сутки с того дня, как девушки, спасаясь от циркачей, наткнулись на затопленный храм. Первую ночь они провели на окраине городка чересчур утомлённые случившимся чтобы расстаться. В ту ночь в оставленной части поселения Аннук долго не могла уснуть. Она маялась до тех пор, пока на улице не забрезжил рассвет, и только тогда, убаюканная вяло текущими мыслями, спокойным дыханием жрицы и теплом Ареса, который все еще сторонился Оникс, забылась тяжёлым сном. На утро, все тревоги, связанный с произошедшим на площади несколько померкли, а вместе с ними ушли переживания по поводу Мо и Гериона. Вчерашние беды превратились в отголоски самих себя и если временами и тревожили циркачку, то напоминали скорее муху, которую можно отогнать щелчком пальцев.
Аннук не заблуждалась и понимала, что чудесным спасением она обязана исключительно талантам новой знакомой. Именно благодаря Оникс она смогла бежать с площади и именно благодаря ей была цела до сих пор. Комедиантка укоряла себя за поведение в храме и со стыдом вспоминала, как вынудила жрицу пообещать, что та не причинит ей вреда. Всякая мелочь в поведении случайной спутницы была призвана, чтобы заслужить доверие не по годам наивной циркачки. И она быстро забыла все опасения и уже на склоне, после тревожного плавания в лодке и трудного подъёма вверх по скале, с радостью предложила Оникс дружбу. Тогда же улыбаясь и тяжело дыша она поведала ей о том, как Арес обзавёлся своей кровожадной кличкой, которую полностью заслуживал. Мокрый пёс в отместку долго отряхивался подойдя в плотную к тому месту, где расположилась Аннук и тем самым окончательно угробил многострадальную юбку. Когда жрица высказала желание научиться фокусам комедиантка подхватила эту идею с удовольствием. В благодарность за спасение она пообещала научить Оникс тому, чему только успеет до того, как с пристани, находящейся на дальнем конце полуострова, уйдёт судно на Тиру. Именно туда она собиралась отправиться теперь, когда карман приятно оттягивали свежевырученные монеты и все еще надеясь отыскать того, кого она никогда не уставала ждать. Всему, чему успеет, только не огню.
Напоследок Аннук еще раз медленно перемешала чай и с осторожностью сняла котелок с огня, поддев под ручки толстую палку. Оникс всё не возвращалась. Циркачка отошла от костра, прощупывая окружающую местность задубевшей хворостиной, которую приспособила заместо утерянной трости, и присела в ногах старого дерева. От коры исходило тепло и Аннук расслабилась. Каждой клеточкой она ощущала блаженную негу, исходившую, казалось, от самого этого вечера. Когда поблизости раздался звук шагов, иллюзиона, не открывая дремотно прикрытых глаз, проговорила:
- Сегодня ты долго.
После, когда обе беглянки устроились у костра, разлили по кружкам отвар, ещё тёплый, но уже не обжигающий и приломили хлеб и сыр, на долину, бесшумно, упала топазовая ночь. Сквозь темно-синюю небесную гладь просочились капельки влажных звёзд и путнику, бредущим без цели по кромке моря, вдруг почудилось, что еще немного и на скалы прольётся холодный кристальный дождь. Оникс и Аннук немного посидели в тишине, слушая, как трещат цикады и собираются на ночлег запоздавшие чайки, пока циркачка не прервала молчание:
- У меня для тебя подарок, - девушка подтянула ближе сумку и извлекла из неё колоду карт, из предосторожности связанную толстой шерстяной ниткой, - я подумала, что тебе может однажды пригодится. 
Подобных колод у Аннук было две. Они остались с тех времён, когда ими торговали на ярмарках. Обе были нарисованы абы как, слишком яркие, чтобы быть красивыми для глаза взрослого человека, но ужасно притягательные ребёнку. В её собственной недоставало "повешенного" и "рыцаря", зато было сразу по двое "дураков" и "любовников". Как уверял, когда-то факира Роми, если однажды, она решит научится гадать таким образом у неё будет гораздо больше шансов на то, что предсказание выйдет счастливым.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2fZh2.png[/AVA]
Ей снился ветер. Борей кружил сухую листву на взморье и гнал до самого края океана. Завывал нежный зефир в объятиях пальмовых крон. Эвр тихо нашёптывал что-то, играя волосами, как то делает мать для новорождённого, привлекая внимание омутов-глаз. Сон был не хороший, не плохой. Аннук пошевелилась, отгоняя разыгравшийся ветер, и повернулась на спину.
Над головой, соревнуясь в талантах, пели птицы. У подножия холма, призывно шумело море. Вода набегала на каменные утёсы и словно добросовестная хозяйка смахивала на дно камни, занесённые с ночным приливом. Долго им теперь стелиться в песках, прежде чем привлечь внимание детворы, приехавшей с родителями отдохнуть к морю.
Циркачка потянула утренний воздух, медовый, как свежее молоко, и села.
- Арес, - окликнула девушка черноголового пса, но на зов никто не вышел. Обыкновенно, он спал рядом, согревая теплом и защищая от напастей, какие могут приключиться во мраке. Аннук потрогала землю около себя, сонно щурясь. Если Арес и был здесь, то ушёл давно. Трава была примятой и влажной от утренних рос.
Комедиантка встала на ноги и потянулась. Из травы поднимались облачка испарений, и утренняя прохлада понемногу сменялась дневным жаром. За пропажу Ареса, Аннук не беспокоилась. Кто знает, что взбрело в голову этому псу? Со временем ей всё чаще казалось, что он находится рядом по некой безмолвной договоренности и выносит её ровно настолько, насколько позволяет обострённое чувство горделивости. То было, отнюдь, не бесконечно. Оникс так же не выдавала своего присутствия. Стыдясь эмоций, которые в ней вызывала подруга по неволе Аннук тем не менее ощутила облегчение, не обнаружив той поблизости. В присутствии жрицы она чувствовала себя пастушком, который в высокой траве негаданно встретился глазами со змеем. Пастушок знает, что по всем признакам перед ним обыкновенный уж, но глядя в сухие глаза-булавки не решается продолжить дороги. Да еще, как назло солнце бьёт в лицо и не разглядишь наверняка, то ли это свет играет на чёрной шкуре, то ли действительно на шее виднеются жёлтые пятна.
Нагнувшись над сумкой, которую прежде пришлось поискать, Аннук выудила бурдюк и жадно напилась. Горло пересохло, и она пила до тех пор, пока сосуд не опустел.
Утро было славное и комедиантка решила спуститься к воде. На всякий случай она прихватила с собой кинжальчик и кошель с деньгами, засунув оба предмета за корсаж платья. Нащупав ногой палку, девушка подняла её и крепко ухватившись за середину для баланса, приступила к спуску.
Трава в этих краях росла пышно, однако высоких и частых кустарников местность была лишена. У подножия скалы Аннук налетела на закрученный в полукруг ствол оливы и не без усилия смогла преодолеть этот отрезок пути. Дерево было на редкость скрюченным. Кряжистые ветви, покрытые шишковатыми наростами, растянулись во все стороны, особенно выдаваясь по направлению к вершине. Складывалось впечатление, что олива медленно, но упорно шагает вперед, отвернув косматую голову от солнца.
Наконец Аннук очутилась на берегу. Растоптанные башмаки были тут же скинуты за ненадобностью. Циркачка с наслаждение запустила пальцы ног в прохладный песок и сморщила нос от удовольствия. Она стояла и прислушивалась к тому, как в метре от неё на голыши карабкается волна.
Море всегда пьянило. Это чувство можно было сравнить лишь с чистой любовью, какая возникает у ребенка при виде лица матери и холится целую жизнь. Море завораживало в тёплые деньки. Аннук хорошо помнила, как вместе с отцом приходила на побережье и в одной лёгкой простыне носилась по линии прибоя. Её шаги распугивали поздних кроншнепов и загоняли под камни маленьких крабов. В это время отец ловил рыбу, отплыв на утлой лодчонке подальше.
Море пленило в бурю. Она любила глядеть на валы, отливающие то стигийской чернотой, то ярким изумрудом, когда они поднимались и с грохотом и обрушивали свою мощь на беззащитную землю. Мнилось, что это не вода, не соль, даже не прислужница грозного Посейдона, а живой самодостаточный организм и нет у него господина и повелителя. Одна только сила и равной не будет ни во времена богов, ни после. В такие часы угадывать себя простым смертным бывало еще страшнее. Жизнь человека превращалась во взмах крыльев пичуги, всего один, и терялась на фоне бесконечно синевы.
Кроме голосов птиц на милю окрест стояла тишина. Аннук сбросила платье, тщательно припрятала нож и кошель в юбках, пододвинула крупный камень, чтобы внезапный порыв ветра не унес одеяние и, осторожно ступая, вошла в море. Прибой дотрагивался до обнажённого тела, влажным носом касаясь коленей, словно был не уверен стоит ли проявлять дружелюбие к незнакомке. Набрав в лёгкие воздух, комедиантка нырнула и скрылась под водой.
Аннук нежилась в тёплых водах, повернув лицо навстречу солнечному дню. Ложная стеснительность была ей несвойственна, по сему, она мало думала о том, что случайный прохожий может застать её за этими процедурами. Девушка перевернулась на спину и ленивым движением руки направляла тело то в одну, то в другую сторону, в зависимости от того, как повернется волна.
Спустя время она придвинулась к суше и перекатилась на живот, удобно устроившись на согнутых локтях.
Сперва девушка увидела плоскую темно-бурую водоросль. Она медленно качалась в насыщенно-голубой заводи. Через яркую массу воды, прошивая насквозь, проходили солнечные лучи, похожие на тонкие костяные иглы. Несколько секунд Аннук глядела, как свет преломлялся и исчезал на дне. Белый песок по всей косе был покрыт тончайшим кружевом, напоминающим вышитую салфеточку.
Водоросль вяло струилась дальше.
Под толщей воды лежала пара изящных рук. Ладони судорожно комкали песок и Аннук в удивлении, но без страха подумала, что камешки причиняют боль ей, хоть и не могла представить, какое она имеет отношение к столь нежным рукам. Они были лишь самую малость тронуты загаром. Как раз настолько, чтобы соседки обзавидовались их нежной бледности, ценившейся в Греции по боле всякой иной красоты.
Водоросль преодолела расстояние еще в несколько сантиметров и пропала из виду.
Аннук шевельнулась, и тут же изящная ладонь выпустила песок и погладила белую поверхность, постукивая указательным пальцем по мелкому камешку.
Циркачка потратила на это еще какое-то время, следя за бирюзовой гладью, медленно струящейся перед носом и бликами солнца. После абсолютно темноты от буйства ярких красок у неё повело голову. Глаза уже начинали слезиться, но она не разрешала себе моргать. Крупные слёзы катились по подбородку и со шлепком опускались на воду. Разгоняя в стороны мелкую рыбёшку. Происходящее казалось ей не больше, чем видением. Такое случалось время от времени после пробуждения. Она видела яркие картины, как правило, во много раз превосходящие действительность. Мимоходом Аннук подумала, что спать в воде не лучшая затея. Еще раз махнула рукой, как бы прощаясь и пальцы повторили жест. Не в силах больше терпеть девушка зажмурилась и нырнула.
Спустя час разомлевшая Аннук сидела, облокотившись о камень, спиной к морю. Низко склонившийся к земле обломок скалы образовал на песке небольшой участок тени, в котором вольготно разместилась циркачка. С приятной ленцой, похожей на ту, что ощущаешь после обеда, зная, что впереди ждёт вечер отдохновения, девушка прижала к груди нагретое платье и ритмично водила носочками. Пальцы на ногах растопыривались и поджимались в такт мелодии, звучавшей в голове.
С тех пор, как она увидела водоросль её глаза, оставались закрытыми.
Покончив с купанием Аннук намочила платок и скрыла под ним верхнюю часть лица. Ей практически удалось убедить самое себя, что от жары у неё разболелась голова и процедура необходима. Однако... оказалось, что она гораздо менее доверчива, чем считала.
- Божественное предзнаменование потому так и называется, что никогда не знаешь точно, как оно повернётся, - голос ворвался в грёзы комедиантки и окончательно их рассеял, - возьми даже этот их храм. О нём еще рассказывала моя бабка, а она была мудрейшая женщина. Хоть и нрав у неё был, как у коршуна, - разговор прервался, словно говоривший углубился в воспоминание. Циркачка могла поклясться, что человек тоненько вздохнул.
В это время девушка скрылась за камнем, прислонившись щекой к нагретому солнцем граниту и старалась по мере сил натянуть на себя платье и не быть при этом замеченной. Она была готова встретить незнакомцев на безлюдном пляже, но встречать их голой значило бы проявить чрезмерное гостеприимство.
- Он еще тогда был наполовину под водой. Жрецы предсказывали, что должна явиться Афина и тогда он выйдет из моря, еще краше, чем было. Потом пошли слухи о той колонне, которую деревенщины стёрли до основания, в надежде призвать богиню. А хоть про одно исполненное желание ты слышал?
Невидимый собеседник промолчал. Артистка ясно слышала, как двое людей приближаются к месту её стоянки.
- То-то. Сегодня они болтают о конце света. А завтра на берег вышвырнет какую-нибудь особенно замысловатую ракушку и старейшины сдерут три шкуры с честного человека чтобы возвести святилище Посейдона. Увидишь, Ксенофилиус в конце недели горько пожалеет, что мы не снялись с места сегодня.
- Не знаю, что там насчёт богов. Без них я как-нибудь управлюсь, но денежки всегда надо держать в порядке. Вот тебе моя религия, - мужчина хохотнул и приказал своему молчаливому напарнику, - здесь.
Треклятая пуговица никак не хотела попадать в петельку. От огорчения Аннук с силой дёрнула застежку и чуть не повалилась в бок. За её спиной прозвучал идеально вежливый голос:
- Позвольте, вам помочь. С этими платьями, сплошная морока.
Девушка тоненько ойкнула, когда в обход камня с вершины свесилась рука, дотронувшись влажной шеи. Мужчина быстро закрепил на месте две части платья и сразу же убрал ладонь. По тому, как отразился звук шагов, циркачка рассудила, что незнакомец отошел, не желая смущать её личного пространства. Возвращая ему любезность, она стиснула кинжал, спрятанный под юбкой.
На лицо девушки маской наросло глуповатое выражение. Она когда-то слышала, что мужчины не трогают дур, вот и выдался случай это проверить. Повязка сползла с лица на шею, став похожей на весьма странное ожерелье.
- Спасибо.
- Янни, мой юный друг. А не та ли это птичка, что хорошо рассказывает, но скверно жонглирует? - человек дернул себя за мочку уха, не отрывая взгляда от девушки.
Загорелое до черноты лицо и сдвинутая на бок шапка делали его похожим на разбойника, однако серые глаза, горевшие из-под отросшей челки, лучше слов опровергали такое предположение. Глаза у незнакомца были добрые. Подле него стоял мальчик, почти мужчина, однако борода у него еще не росла. Он нервно похлопывал по бедру черенком лопаты и смотрел на Аннук с благоговением. Будто перед ним, не иначе, а сама Афродита, присевшая отдохнуть после утомительного перехода сквозь морскую пену. Позади необычной парочки на солнце, словно чешуя серебряного лосося, блестело море. А над ним, пересекая горизонт от края до края, голубело небо.
И Аннук всё это видела.

Аннук переводила взгляд с одного лица на другое, с взрослого на юное. Долго, словно так и было положено, рассматривала бороду с вкраплениями рыжих нитей, она украшала подбородок того из пришельцев, что был старше. За спинами мужчин лежало полосой синее небо, круто срываясь вниз, оно терялось в бирюзовых водах залива. Солнце щедрой рукой разложило на волнах драгоценные шелка, заманивая на роскошества глубинных русалок, но те показываться, не спешили. Только свет скатывался с расшитых поясов пришлых.
Еще был песок. В воспоминаниях, Аннук видела его исключительно коричневым, как выпаренное в печи молоко, по-настоящему он оказался разноцветным: бурые, зеленые, оранжевые осколки  из мелких камушков и ракушек, блестели на свету.
- Блаженная что ли? - Мужчины шептались и уже переговорили ни одно предположение, недоверчиво поглядывая на красавицу. Та знай себе копошилась, дикими глазами осматривая округу, будто краше лысого берега с гнутыми деревцами по оторочке, до того никогда не видывала. Бородатый опять ткнул товарища в бок и указал на девицу, как раз склонившуюся у большого валуна. На земле, не весть, откуда взявшийся, лежал ножичек с резной ручкой, а она будто не заметила, набрала полную горсть песка и высыпала на ладонь. Ветер подхватил мелкие частицы и распылил над пляжем, а девушка и после, всё глядела, ныне заприметив собственные руки. Белоснежные с тонкими пальцами, за такую ручку и полцарства не жалко, циркач подумал и сам удивился такой мысли, улыбнулся в бороду.
И все же блаженная была чудо, как хороша, не зря его юный напарник вылупился, будто на заморское диво. Намокшие штанины второй кожей облепили белые щиколотки, узкие ступни беспокойно бродили по земле, топчась на одном месте. Но лучше всего были чёрные волосы, растрёпанные и не просохшие после купания, они покрывалом скрадывали плечи.
Вчера врушка-жонглёрка показалась цирковой братии слишком неприступной. Больно высоко задирала нос, глядя на ярмарочную площадь, и даже после освиста на помосте, спускалась с лесенки с таким видом, будто оплошали все кругом, но никак не она. А сейчас. Куда что подевалось? Девчонка девчонкой.
- Ну хватит. Эй ты, - окликнул мужчина девушку, так и не вспомнив имени. А ведь называлась, но будет еще срок, познакомятся сызнова. Белокожая гречанка вскинула ореховые глазищи, которые стали взирать насторожено, как у загнанного в клеть лисёнка. От былого веселья не осталось и следа.
- Меня зовут Янни, - выскочил из-за плеча парнишка и, бросив лопату, устремился  её сторону, протягивая открытую ладонь, грязную от замусоленного черенка. Красавица не побрезговала, секунду решалась, глядя на растрепанного парня, но руку протянула, сначала тщательно стерев с пальцев песок, и улыбнулась, показав жемчужинки зубов.
- Вагош, - от чудного имени, конечно выдуманного на ходу, с лица Янни слетела придурковатая ухмылка. Дурная примета, когда новый знакомец отказывается говорить подлинное воззвание. Будто поняв чувства парня, девушка улыбнулась еще шире и исправилась, - так меня зовут друзья.
…Три человека  вошли в город, когда солнце высоко поднялось над соломенными крышами.
Аннук, приноравливалась к шагу Янни. Сердце замирало в горле, будто от бега и не было сил вернуть его на положенное место. Еще недавно она думала, что отлично знает город, но сейчас шла вперед только благодаря циркачам, к которым напросилась в попутчицы. Даже позабыла о злопыхателях  изгнавших с насиженного места, и про бомбочку с ядовитым дымом не расспрашивала, если случилось что дурное, уж наверное рассказали бы. Арес не появлялся, но Аннук не сомневалась, найдёт бурого пса околачивающимся у палаток со съестным. Что до Оникс? Вероятно, невольная наперсница её покинула, как и было оговорено, решив избежать прощания.
Сегодня площадь была гораздо тише, чем вчера поутру. Вокруг бродили сонные горожане, делая последние закупки у торговцев, которые к вечеру снова пустятся в дорогу и вернутся лишь к празднику зимнего солнцестояния.
- Ксенофилиус на тебя очень зол. - Наставлял старший циркач, так и не назвавшийся по имени. Аннук устала убеждать этого человека в том, что никогда не слышала о его патроне, ровно как и о нём самом. Итак, убила на бесполезное занятие всё время дороги. В итоге только и добилась, что даже добронравный Янни стал посматривать из-под чёлки с подозрением. Обнаружив это, циркачка решила больше не вступать в дискуссии, вместо этого хмуро кивала и исподтишка глазела на знакомую-незнакомую округу. Уж разберутся как-нибудь. - Но вообще, то он неплохой.
- И доверчивый, - хмыкнул Янни, за что был награжден от старшего товарища затрещиной.
У Аннук радостно ёкнуло сердце, когда из-за палаток торговцев, появились сперва маковки, а потом и целые шатры бродячих артистов. Окружающее было столь знакомо, что даже примерещилось - возвратилась домой после вековой разлуки. Вот-вот покажется лобастое лицо Тарика, несущего дрова на розжиг, мелькнёт в толпе пятка младшего сына Мельпомены или дернет за волосы Роми, негодуя подруге за долгую пропажу. А может и Ру нынче гостит у Барона... Видение вспыхнуло и померкло. Среди незнакомых бродяжек не было ни одного близкого лица. На небольшой проталине, свободной от деревьев царило оживление. Цирк был мал. Всего то и есть - несколько временных жилищ и десяток людей, занятых каждый своим делом.
На некотором отдалении, в тени у пальм, стояла бурая лошадка и ритмично работала челюстями, вырывая клоки сена из жёлтой горки, заботливо насыпанной в деревянное ведро. Рядом пристроилась изукрашенная повозка. Вероятно, здесь и обитал Кснофилиус. За время пути циркачка так и не удосужилась составить об этом человеке единого мнения и приготовиться к тому, чего следует ждать от встречи. Показания попутчиков разнились. Если Янни, по всему хотел сгладить углы, то его старший товарищ имел прямо противоположное мнение и усиленно нагнетал атмосферу.
Они миновали ближайшие палатки и остановились у повозки. Наказав Аннук ждать отправившегося неизвестно куда патрона здесь и строго запретив сходить с места (боги знают, какого подвоха они от неё ожидали), мужчины удалились, и циркачка осталась в одиночестве. Вернее так могло бы быть, если бы все собравшиеся возле домов артисты в пол глаза не следили за незнакомкой и нет-нет, но бросали в её сторону озабоченный взгляд. Чтобы чужачка не вздумала сунуть носа в добро хозяина. Аннук фыркнула и повернулась в лошади:
- Придётся тебе занять меня беседой, - животное запрядало ушами, не переставая жевать и косясь влажным глазом в сторону незнакомки. Видно иллюзиона никому из присутствующих не внушала доверия, - вот ведь, как бывает. - Циркачка с задумчивым видом извлекла из кармана небольшое яблоко и сунула под нос лошади.
- Случилась радость, а даже не с кем поделиться. Да еще этот пёс куда-то задевался, - Лошадь от подарка не отказалась.
Аннук не могла судить точно, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула пляж. Но наверняка достаточно чтобы обойти городок вдоль и поперёк и все же недостаточно для куда-то запропастившегося Ксенофилиуса.
Горячее дыхание лошади, запахи пота, смешанные с навозом и травой были обыденными, почти домашними и странным образом успокаивали. Циркачи, убедившись, что неизвестная не предпринимает попыток что-нибудь умыкнуть, потеряли к ней интерес и расселились у большого костра, собираясь к обеду.
Стоило подумать о еде  и в животе заурчало. Во рту у Аннук не было крошки со вчерашней ночи, вернее она так думала. Воспоминания об ужине, как и обо всем, что за ним следовало, были смутными. Она помнила, как вернулась Оникс, как разливала чай, обрывки разговора, подаренные карты, но на этом все. Удивительно крепкий сон - она списала его на неслыханную усталость - начисто стер детали.
Оставив лошадь в покое, Аннук осмотрелась.
Повозка, выкрашенная в ярко синий цвет, кренилась в бок, приседая на крепкую на вид лестницу, как старик на костыли. На двери красовалась чудовищных размеров бабочка с кривыми крыльями в подтеках краски. Она была намалевана, вероятно, с той лишь целью, чтобы скрыть убожество старой двери, отходившей от косяка. Циркачи, откуда бы они не держали путь, не особенно заботились о производимом впечатлении. Аннук помнила, как Барон говорил, что первое впечатление важнее всего. Это потом, скрывшись за подиумом, артист может сгорбить плечи, стянуть с лица улыбку и стать обыкновенным человеком. Но до той поры пока на него смотрит зритель, неважно король это или деревенский работяга все должно быть идеально. Вряд ли представление, начатое с облупившейся краски и ленивой клячи может пройти как следует.
У дальней стены повозки, сомкнув ряды, росли деревья. Высокие тонкие пальмы с торчавшими в стороны отростками находились в тени. В ней стоял человек. Аннук не удалось определить какого пола и возраста был шпион. Длинное темное одеяние скрывало фигуру. Он не попытался спрятаться,  когда она в упор посмотрела в ту сторону и не двинулся с места.
Циркачка закрыла глаза. С тех пор, как зрение вернулось, она относилась к нему с известной долей скепсиса. Трудно было вот так сразу переключиться и начать воспринимать мир иными материями, а не на ощупь или запах. Она постоянно ждала, что этот орган чувства обманет. И точно. Когда она в следующий раз приподняла веки под пальмами оказалось пусто. Солнце отражалось от тёмно-зелёных листьев, и пейзаж выглядел обыденным. Никаких фигур в черном и скрывающихся врагов.
- Призраки, - пробормотала циркачка и опять обернулась к лошади, но в тот же миг отшатнулась. Возле крупа стоял человек, Аннук пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть неизвестного. Тонкая фигура, более всего похожая на плоский ивовый прут и черное одеяние, сидевшее, будто вторая кожа. Лица было не видно. Из-за низко надвинутого капюшона выглядывал уголок острого подбородка. Точно так же, как и мгновением раньше, человек не двигался. Даже солнечный свет казалось, огибал его и в том месте, где он находился, сгущалась завеса мрака.
- Ксенофилиус? – выдавила Аннук непроизвольно, продолжая пятиться по направлению к деревьям, и не выпуская призрака из виду.
- Это еще что такое? – раздался за спиной ворчливый голос. Аннук резко обернулась и наступила на подол собственной юбки. Крякнув от неожиданности, она обрушилась на стоявшего позади мужчину. В небо взметнулся фейрверк тряпок и всевозможного добра, которым тот был нагружен.
Больно ударившись той же самой коленкой, что и вчера, Аннук повторила за человеком одно из самых забористых ругательств. Не имеет никакого значения слепая она или зрячая, а всё равно умудрялась падать и это было так же неприятно. Лошадь испуганно заржала, зашуршали по траве копыта. Она явно хотела отойти подальше от сбившихся в кучу людей от которых можно было ожидать чего угодно. 
Насколько могла судить Аннук рядом с ней никого не было. Фигура в черном исчезла.
- Кривоногая девчонка! – бесновался мужчина, пытаясь выкрутиться из-под плаща. Циркачка откатилась в сторону, освобождая руку на которой лежала, и уронила голову на отрез великолепного красного шелка. Очень недурно было бы сейчас куда-нибудь провалиться.
Аннук еще сильнее пожалела о том, что решила вернуться в город. Чего бы ей стоило дождаться Ареса на берегу и вместе с ним отправиться, куда глаза глядят. Благо, с этим проблем больше не предвиделось. Вместо этого она лежит на земле, напуганная галлюцинацией (она еще не выжила из ума, чтобы принимать такие шутки зрения всерьёз) с саднящей коленкой и обливаемая непрекращающимся потоком крепкой греческой брани. Мужчина, барахтавшийся рядом, проявлял в этом отношении изрядную изобретательность. Он на ходу выдумывал новые и новые слова, комбинируя их самым неожиданным образом. Так появились – коротконогая курица (почему-то именно ногам Аннук в этом аттракционе перепадало больше всего), слепая бездельница (совсем уж несправедливо) и особенно удачная, на взгляд самой артистки, которая имела слабость к поэтической форме, независимо от того в какой связи её применяли – бестолочь несуразная. Мужчина все не успокаивался. Внезапно, пятка циркачки вышла из повиновения и дёрнулась (наверное, судорога) при этом она пресильно саданула обидчика в местечко пониже спины. Он каркнул, задохнулся от возмущения и на время замолк.
Спустя минуту передышки, над девушкой нависло красное лицо немолодого господина с налитыми кровью глазами. Некогда красивый, но сейчас потрёпанный плащ сбился набок и несколько раз обмотался вокруг плеч незнакомца, придавая ему вид разозленной ящерицы с раздувшимся воротником.
- Ты!!! – Аннук уже приняла вертикальное положение, усевшись на земле, и вытянула ноги. Нет, что-то с ними явно было не так. Не короткие и уж точно не кривые, но неправильные.
- Ты! – тише, но угрожающе пророкотал хозяин цирка.
- Я, - брякнула девушка, не отрываясь от рассматривания мысков сандалий. Неправильные.

Обречённость некоторых дел оставаться невыполнимыми и это, не взирая на все попытки и ласковые увещевания, воистину поражает. Напрасно Аннук целое утро крутилась по комнате, и уже вымела не один пыльный сгусток из углов собственной юбкой. В пору стребовать с хозяина таверны заслуженной платы за уборку. Щен общаться настойчиво не желал. На цыпочках подкравшись к ярко-жёлтой занавеске она резко отдернула тряпицу. И едва не поплатилась шеей. Из угла, улепётывая на всех четырёх, выстрелил непонятного цвета комок. Его вполне можно было принять за особенно ретивую пыль если бы не сопровождающие процедуру деловитое тявканье-сопенье и развивающийся в полете лохматый хвост. По мнению Аннук, подобное украшение более приличествовало кошке. Хотя и в том, что зверь, преподнесённый цирковой братией в качестве приветственного дара (наверняка с подачи Ксенофилиуса, думавшего что потеря одного любимца легко возмещается обретением нового), являлся собакой она тоже была не уверена.
Пес пролетел мимо, на ходу сшиб с итак нетвёрдо стоящего стола гребень, в кампанию к оплавленной свече, покружил по комнате и удостоверившись, что все разрушенное не было восстановлено раньше срока, укрылся под кроватью.
Аннук со стоном плюхнулась на сверкающий чистотой пол и закрыла лицо руками. Смотреть на то, во что превратилась комната совершенно не хотелось. Все же не зря хозяева постоялых дворов с такой неохотой пускают домоваться бродяг и всякого рода артистов. До Аннук доходили слухи что в некоторых больших городах по сей день существуют официальные запреты, утвержденные местными властями. Может оно и правильно. Сдвинув руки к носу, циркачка приоткрыла один, а потом и второй глаз.
В лучшие времена комнатка была хорошим образчиком дешевого жилья. Небольшая, с давно нелакированными, но чистенькими стенами, кой-где расчерченными трещинами; большая двуспальная кровать застелена обветшалым пледом, если поднести его к окну он скорее всего будет просвечивать; крепкий хромой стол; на полу миска для умывания, вокруг мыльная лужа. В углу, в безуспешной попытке спрятать прожженную, уже и не вспомнить кем из постояльцев дыру, висела канареечного цвета занавеска. Сквозь прямоугольное, сейчас закрытое на щеколду окно, в спальню проникал тонкий палец света и назидательно раскачивался из стороны в сторону. На полу лежала развороченная цветастая и очень грязная сумка с вывернутым нутром. Вокруг: пара зеленых, сплошь надкусанных, яблок, разбитая склянка, искрящаяся на солнце почище золотой скорлупы, кусок красивого ярко-зелёного шелка. Пожалуй, отрез Аннук было жаль больше всего. Ткань она купила давно, все собиралась пошить новую юбку, или платье для выступлений, но постоянно откладывала. Когда пришла слепота хотела выкинуть или продать, но так и не сподобилась.  Таскала с собой.
- Долго еще? - в прожженную дырку сунулся глаз. К счастью шторка была сдвинута удачно, не давая любопытствующему возможности заглянуть в комнату, - время то уже. Неуверенно потянул голос, расшаркиваясь за дверью. С ходу и не разберешь мужчина говорит или женщина. Аннук спохватилась и, подорвавшись с места, очутилась возле двери, навалившись всем весом. Успевшая образоваться щелочка скукожилась и дверь бахнула о стену, голос в коридоре запальчиво ойкнул.
- Еще минуточку. Вещи собрать, постель застелить, - циркачка затараторила, набираясь пугливого энтузиазма. Если прислужник сунется в комнату, то узреет хаос, в который она превратилась и тогда все будет совсем плохо. Аннук присочинила еще несколько убедительных, как ей показалось, отговорок. Но только услышав удаляющиеся шаги, после недовольного "ладно" вздохнула с облегчением. Щен разомлевший от тишины выбрался из-под кровати. Разложив пушистые лапы вокруг длинного и толстого, как домашняя колбаса туловища, невыносимый зверь как ни в чем не бывало доедал яблоко, причмокивая кругленькой пастью. Зеленый шёлк был окончательно погублен под вяло текущим слюнявым водопадом.
Окно второго этажа выходило на запорошенный прошлогодней листвой и давно не возделываемый огород. Единственной культурной породой, забившейся как настойчивый сорняк в многоцветье примулы, была старенькая окосевшая олива. По лету кряжистая "бабушка" обрастала длинными сероватыми ягодами, а к концу осени гибкие побеги приплода распускали нежные золотые листы. Южная и часть западной стены таверны были взяты в оцепление шелестящей сворой, издали напоминавшей отару зеленых овец. Хозяйка любила рассказывать, будто именно поэтому местные называли постоялый двор Овисом*, а то, что злые языки чешут о несносном характере её благоверного, который в подпитии любит расшибать тарелки лбом - всё враки. Аннук больно приземлилась в центр старой оливы и с трудом удержала рвущееся проклятие..
Сбегать - это плохо, спросите любого стражника, он подтвердит, но сидеть на месте и ждать пока намылят шею - вредно для здоровья. Проверив щена, висевшего на груди, как куль с мукой. Онемел что ли? Циркачка перебросила сумку за спину и начала спуск. Мозолистые ветви дерева оказались очень прочными, и она без проблем очутилась на земле. Ноги погрузились в яркий цветочный ковер. Временами от красок все еще мутило и болела голова, почему-то, к хорошему, всегда привыкаешь дольше, чем к дурному. В лицо подул тёплый ветер, взъерошив и без того растрепавшиеся волосы. Аннук опустила голову, стараясь держаться как можно ближе к оливковой ограде. У низкого, по пояс забора, девушка перемахнула на сельскую тропу.
Вчера затемно этим путём балаган Ксенофилиуса (у Аннук язык не выкручивался назвать сей вертеп цирком) прибыл в город. Белая, с растущими по краям колокольчиками и розмарином, тропка дружелюбным клином выходила из просвечивающегося, как сырный круг леса и ползла дальше, теряясь в околице среди рабочих построек. Аннук сделала крюк и обошла таверну через двор корчмы.
В это время дня, калитка была любезно распахнута, зазывая путников, которых как на зло, кроме факира, не нашлось ни одного. Из окон пухленького здания вкусно тянуло сладкой выпечкой. На пороге стояла девушка-подросток и гладила обалдевшего от такой чести рыжего мерина. Парочка мельком взглянула на Аннук, девушку вид циркачки в оранжевом платье со свисавшей по поясу разноцветной бахромой заинтересовал немного больше. Щен вякнула, высунувшись из сумки по шею. Ароматы кухни с такого расстояния стали тяжеловесны даже для не успевшей проголодаться комедиантки. Перспектива сжевать по дороге один или парочку пирожков казалась очень привлекательной, но Аннук устояла. Не хватало еще чтобы владетельница таверны, заглянув к соседке пожаловаться на нерадивую артистку, нашла последнюю уписывающей второй завтрак. В общем-то беды циркачка не ждала – четыре цены за комнату, оставленные в спальне вместе с мешочком, должны были улучшить её репутацию. Но дразнить кота жареной рыбой всё равно не стоило. Так и не разобравшись, как нужно поступить, девушка отвела глаза и выбрала лучшую в мире тактику – полное игнорирование. Вот и хорошо. Свыкнуться с новым лицом не могла даже сама Аннук, что уж говорить о простых встречных. Контраст с аристократической внешностью и бродяжьим одеянием являлся настолько разительным, что люди, по больше части, предпочитали её избегать. Мало ли кем она окажется. При этих мыслях и без того не самое радужное настроение Аннук прокисло окончательно. 
- Цирк приехал! – заверещало в правом ухе голосом мальчишки-зазывалы. Циркачка взяла в сторону, пропуская галдящую толпу малышни, которая волной струилась по пятам баламута. Когда развесёлая компания отдалилась она пристроилась в задках.
Пока шли к площади в компанию набилось еще десятка два человек. Больше всего по-прежнему было детей, но в весёлом круговороте мелькали женские юбки, и расписные штаны, надетые к празднику. Аннук перестроилась и теперь вышагивала чуть поодаль от зазывалы, подбрасывая нашедшиеся у того тряпочные мячики для игры в лапту. Щен висел на плече у парня и самозабвенно облаивал каждого, кто попадал в зону досягаемости.
- Цирк приехал!
Аннук добавила к затейливо кружащимся мячам крайний и сделала восьмёрку. Благодарная публика счастливо загоготала. Шары мелькали, выстраивались рядком на фоне нежно-голубого неба и без предупреждения взмывали, рисуясь перед солнечным диском.
Раньше Аннук думала, что быть жонглёром - дешевое искусство. Представляла - научится этой забаве и станет осваивать что-нибудь более важное. Будет ходить по канату, играть на сцене, дружить с огнём. Всё что угодно лишь бы значительней! Но чем чаще выступала, обычно, довольствуясь кампанией малышей, тем яснее понимала: любое дело, будь то зажигательный танец величайшей артистки или грубо вытесанная хлебопашцем ложка есть великое искусство. И если оно подарит улыбку хотя бы одним губам, даже и собственным губам мастера значит всё не напрасно.
Увлекшись Аннук заметила, что толпа встала, лишь когда носом ткнулась в спину какого-то мужчины. Разобидевшийся мячики выскользнули в пыль. Такую фигуру загубила! От досады циркачка чуть было по привычке не сунул косу в рот, но нащупав на месте кудрявой копны шелковистый локон отказалась от затеи. Без смеха и прибауток веселый кагал разом напомнил свору недовольных крестьян, идущих не то сжигать дом старосты, не то линчевать соседа, пойманного на воровстве. Аннук пробралась в голову отряда в надежде увидеть причину остановки. Верещавший на руках баламута щен собрался выпрыгнуть из сумки, Аннук увидела только воинственно задранный кончик хвоста. Но угомонился, когда пустая площадка впереди отозвалась грудным рыком.
Пустой она показалась лишь на первый взгляд. Удлинившиеся домовые тени лежали на вытоптанной тропе чёрным узорам. Гигантских размеров волкодав с серой шкурой и белой отметиной на груди неуверенно мотнул хвостом. Благодаря своему цвету зверь почти сливался с тенями.
- Мамка! Смотри пёсик, - девочка в коротко подбитой тоге дёрнула худую женщин за юбку, - пёсик! В толпе кто-то натужно рассмеялся.
В последний раз Аннук видела Ареса что-то около года назад. Она привыкла общаться с любимцем прикосновением, точно знала, где у него проплешина от неудачно вывернувшегося из костра угля. Что левое ухо всегда приспущено, эту аномалию глупые прохожие, любящие трогать чужих друзей, всегда принимают за благосклонность, а потом жестоко расплачиваются за осмотрительность. Белая звезда на груди стала для комедиантки сюрпризом. Пока она думала, рассматривая собаку, толпа поредела и раскачиваясь двинулась к центру площади. В стороне от дороги стоял гружённый воз. На облучке, сдвинув шапку, отдаленно похожую на котелок, мужичок играл шуточную песню. Собрание гудело, кто-то даже взялся танцевать, распихивая соседей локтями и нестройно подпевая куплету о Локусе, который так любил выпить что однажды проспал встречу с королём.
Арес подобрал с земли испачканный больше других мячик и в той же спокойной манере зарысил по обочине в противоположную веселью сторону. Циркачка улыбнулась. Её суровый друг, ничего и никого не боявшийся, любил разноцветные шарики не меньше детей. Аннук обернулась и выбравшись из людского оцепления тоже свернула с дороги. Преследовать собаку оказалось непростым делом, Арес появлялся и опять исчезал, искусно лавируя между хаотичных человеческих рядов. Иной раз она догадывалась о его местонахождении лишь по испуганным вскрикам. Зверь казалось получал от этого удовольствие, артистка заметила, как он с садистским наслаждением прошёлся языком по руке женщины. На смерть перепуганная гречанка после такого проявления симпатии запричитала пуще прежнего. Да еще зачем-то скрутила кукиш.
У всех народов мира увидеть собственного двойника считается дурным знаком. Аннук об этом разумеется ничего не знала, но наткнувшись взглядом на кудрявую голову, подставленную солнечному свету, остановилась и кажется даже попятилась. Оникс её, как будто не заметила, она рассматривала нечто в безоблачном небе. В руках фальшивая циркачка сжимала длинную палку.
До теперешней встречи факир не подозревала о том, какие резервы ненависти в ней сокрыты. Смутно понимая, что делает, Аннук схватила девушку за руку и выдернула из толпы, по пути отдавив ноги какому-то несчастному.
- Арес, ша! – рявкнула на попытавшегося заступиться пса. Тот послушался поздно соображая, что давно знакомая команда вышла не из тех уст.
Никто из прохожих не обратил внимания на двух девушек чуть ли не бегом перешедших на жилую часть улицы. А если и обратил – не попытался остановить. Наугад выбрав закоулок, деревья и плотно стоявшие друг к другу дома позволяли считать его укромным Аннук втащила туда Оникс и с размаху впечатала в стену, предплечьем надавив на место повыше груди.
- Что ты с нами сделала?
Видеть со стороны изумленное выражение на собственном лице. Вот что было по-настоящему жутко.

___________________________________________________________
*(ovis лат. баран)

Ни страха больше не было, ни сожаления, даже на прощение, ярой поборницей которого считала себя Аннук, не осталось душевных резервов - не было ничего. Ярость засушливо клокотала в горле, пузырилась в груди, как лава в устье проснувшегося не в духе вулкана. Дайте секунду выплеснется пожар из глаз, возьмётся платье, вот это кудлатое дерево, селение с горе цирком и двумя в схватке, не поймёшь которая обороняется, какая бьёт. Аннук сильнее надавила на шею соперницы и голубую жилку, бледную под смуглой кожей. Неужели она всегда была такого цвета? Надавить еще сильнее и может жизнь выйдет вон, рухнет прелым яблоком под ноги. И тогда век ходить по земле, куковать в чужой оболочке, да рассказывать за чашку супа историю: однажды, давным-давно злой дух со сладким, как рожковый сироп голосом украл у одной слепой лицо. Нет, не бывать этому.
Циркачка почти обрадоваться ощутив, как ногти Оникс впились в беззащитное местечко пониже рукав платья. От злости это не спасло, но по крайней мере та присмирела, поджав хвост, как делает собака уже изготовившаяся к смертельному прыжку на оклик хозяина. Тогда же последовал удар. Аннук согнулась и убрала руки от шеи лжециркачки.
Артист на улице завёл следующую песню. Басенка про Локуса сменилась свистящей повестью о сонном войне, балладе больше шёл вечер у костра, чем солнечный день, но толпа привередничать не стала, одобрительно подхватила куплет:
- И конь, и конь, - донесся с той стороны улицы нестройный гомон, когда к переборам лютни присоединился хрустальный трезвон бубенцов. Басовито, на диво слажено, грянул разнокалиберный хор бесповоротно увлекая в общее веселье слова Оникс. Остаток фразы застывшая на полусогнутых комедиантка не услышала. Но, судя по выражению лица жрицы, вряд ли та пыталась извиняться или хотя бы признавала вину.
Выпрямившись, Аннук потянулась ощупать место удара. Задачу свою тычок выполнил - драться, как не парадоксально напрочь расхотелось. Хор грянул к окончанию песни:
- Хромой на три ноги! - последнее слово еще потянули в разлад, и песня смолкла. В переулке все затихло. Деревья, сомкнувшиеся над головой тугой навесью зашуршали в ответ. По дороге прыгали и рассыпались бликами солнечные зайчики.
Жуткое осознание приходило медленно, как будто Аннук нехотя тянула его за хвост из чрезмерно тесного укрытия. В самом деле кто из них был большей жертвой и которой стоило кидаться на другую с кулаками? Аннук, получила зрение и красоту. Оникс же стала счастливой обладательницей слепоты и чего.. собаки? В такт мыслям, комедиантка перевела взгляд на сидевшего здесь же Ареса. Он бдительно следил за разворачивающейся перед ним сценой.
Только Аннук знала каким внезапным местом к ней обернулось прозрение. Про головную боль, ставшую с некоторых пор постоянной спутницей. Про стыд, когда, едва оставшись в одиночестве она сворачивала платок и прятала половину лица. И что за счастье это было, когда дневной свет мерк и не раздражал больной взор! Никто, кроме нее не видела снов, похожих одновременно на явь и бред, не слышал, как по ночам из углов наползают чудовища, дышат над ухом и шепчут всякое. Она стала бояться оставаться в одиночестве и порой угадывала страшные мысли спустя долгое время после того, как они появлялись, пускали корни, превращались в дурные цветы. Голоса обещали, что скоро появятся первые плоды.
- Оникс, я не дура, - твёрдо сказала Аннук возвращаясь к действительности, - и не ведьма. Было бы глупо сворачивать с намеченного пути, повинуясь первым же росткам сомнения. Как и полагается подходящие слова в нужный момент не приходили. - Допустим, ты не имеешь к случившемуся никакого отношения. Пусть, в деревне не врали и колонна из храма сработала.
Циркачка хорошо помнила, как в первую неделю пребывания в деревне, наслушавшись досужих сплетен, отправилась искать волшебное место. Да и кто бы стал пенять ей это в вину? Она бывала у достаточного количества знахарей, ведунов, жрецов. Одни обещали чудесное исцеление, другие гладили по руке, предлагая смириться и принять что есть, не искать фальшивых обещаний.. Так почему хоть раз не обратиться к богам? Что может проще, чем дать себе зарок ни на что не надеяться и превратить поиски сомнительного места в еще более сомнительное приключение.
И быть может чудо действительно сработало. По - дурацки, кое-как. Но ведь и на волшебных сказках за века никто так не придумал написать подробных инструкций.
Мимо проулка с галдежом промчалась толпа детворы, за ними, по пятам – нарядные взрослые. Слух о цирке облетел город и возвращался к Ксенофилиусу вместе с добычей. Опять грянула музыка.
- Тогда ты права и в остальном. Я получила красоту и зрение, жаловаться глупо, - Аннук опустила взгляд и внимательно рассмотрела белое запястье. Пальцы были измазаны чем-то чёрным. Наверняка испачкалась, когда слазила с древа. - Что до тех пары лет, которых я лишилась? Это честная цена. Ты не виновата, я тоже. А если всему виной действительно колонна остается последнее объяснение. Произошедшее с нами воля богов и не нам с тобой её менять.
- К слепоте ты привыкнешь, даю слово. Мне говорили, что все еще может измениться и надежда есть, - издёвка в голосе циркачки проступила острым углом. - Зря я полезла в драку, это нечестно.
На единственное мгновение Аннук шагнула было навстречу Оникс. Растерянное выражение на бывшем когда-то собственном лице манило будто мотылька огарок свечи. Хотелось рассмотреть лучше, разобраться и быть может понять. Хоть что-нибудь. Но складка розовых губ была сжата в суровую линию. Кем бы ни была Оникс выражение этого лица было закрытой книгой. Повинуясь все тому же необъяснимому желанию, Аннук медленно провела ладонью у лица жрицы. Это вызвало слабое колебание воздуха. На обеих девушек дыхнуло запахом горячей листвы и каменных стен.
- Значит прощай?