Аннук ждала. В ответ на страшные признания Оникс должен прийти отклик. Раньше у неё непременно зашлось бы сердце. Она бы вспомнила и cгубленного пиратами отца и сожжению деревню и много чего еще, виденного в старые времена и слышимое после того, как осталась слепой. Какому трезвомыслящему человеку понравятся рассказы, о – как это она сказала? – маске для рук из свежей крови? Перед глазами циркачки возникла реалистичная картина. Последнее время подобные видения всякой непотребщины случались с ней часто. Её собственное тело, облаченное в ненавистное красное, улыбающееся, и вместе с тем очень сосредоточенное лицо. А ниже руки методично опускались в разодранное, как индюшиная тушка, человеческое брюхо. Лилово красные внутренности на дороге закручивались кольцами, похожие на дождевых червей. Кровь липла к рукам бордовыми перчатками. Нечто похожее, но все-таки не такое яркое, любят привечать богатые купеческие жены на ярмарках. Видение вспыхнуло и померкло, но также, как и слова его вызвавшие, не произвело на циркачку особенного впечатления. Кроме гадливости за его яркость. Наверное, она вздохнула, Оникс остановила излияния и с победным выражением обратила на неё зелень глаз. Не врали те, кто говорил, что от взгляда Аннук у них мороз по коже. Поди угадай о чём думает человек, когда зрачки неподвижно смотрят в пустоту.
- Не жди от меня приговора, Оникс. Я не Немезида, —сказала Аннук, в ответ на затянувшуюся паузу и потому что нужно было что-то сказать. И слова опять полились ручейком. Девушка обернулась на выход из переулка, она понемногу пятилась к нему. На обеих стенах по бокам росли виноградные лозы. Они карабкались по земле и протягивали друг к дружке тонкие усики, стараясь сцепиться на пол пути. На земле лежали длинные крючковатые тени. Аннук споткнулась о крепкую лозу и обернулась к жрице. Признания Оникс мало её удивили. Как она говорила ей бы хотелось поверить, что воображение сыграло с ней шутку и выдало желаемое за действительное. Но сильнее она хотела бы верить в Богов, которые могут творить чудеса и произошедшее не мало,  их происки. Ответ и благодарность за дары. Первое время после болезни Аннук в изобилии приносила их в храмы по всей Греции. Она склоняла голову в молитве и все ждала, когда произойдет озарение. О подобном много говорят фанатики, вещая о благословении исходящим на головы истинно верующих. Аннук представляла себе это невероятное ощущение много раз. Быть может теплом, пронзающим всё тело. Какое появляется ранним утром на берегу океана, когда золотые искры восходящего солнца красят воду кармином. Однако ничего подобного в храмах ей испытать не пришлось.
Худшее воспоминание оставило по себе святилище Ареса. Она завернула в него всего один раз и выстояла службу. Притаившись в уголке собрания, комедиантка вслушивалась в лязг мечей и тяжелое пение, больше похожее на призыв к битве. От криков вскоре разболелась голова, однако она продержалась до конца. Но никаких следов Эроны в храме отца Аннук найти не удалось. Будучи достаточно честной с собой, она позже призналась псу, что искала именно богиню ярости. Та была или слишком занята, или обходила стороной хвалебницы отца. Аннук ушла ни с чем. Вечером, во время ночлега она порывалась сжечь подаренную красную ленточку, но сколько не подносила к огню всегда отводила руку. А теперь выходило, все произошедшее с ними было делом рук обычного человека. Хотя назвать Оникс обычной, ровно, как и ситуацию в которой они, по доверчивости одной и расчету другой угодили, можно было лишь с большой натяжкой.
Жрица закончила рассказ. Аннук смахнула с дороги злополучную лозу и вернулась на прежнее место. Медленно она положила ладонь Оникс на свою согнутую в локте руку. Арес нахохлился, но рычать больше не пробовал.
- Идем. Денег у нас нет, значит нужно их заработать, - рука об руку девушки вышли на улицу. После сумрака переулка горячее полуденное солнце показалось Аннук особенно ярким. - Когда стемнеет я хочу оказаться в четырех стенах. Там, где есть свечи и очаг.
- А тебе нужно поесть. Со всем прочим разберемся после. - Было что-то успокаивающее в том, чтобы оттянуть момент истины до последнего. Аннук хотела вернуть свою жизнь и тело, избавиться от преследования фурий и все же одна мысль о том, что придется расстаться со зрением навевала грустные мысли.
Когда они вышли на площадь представление было в самом разгаре. В центре улицы установили разноцветный шатер, издали похожий на юбку танцовщицы. Аннук догадывалась именно из этого предмета гардероба и был сотворен купол. Циркачка улыбнулась и расслабилась. Любой цирк до момента выступления выглядит осиротевшим. Особенно это заметно в солнечную погоду. Знающие артисты, стараются приезжать в новый город засветло. Зритель не должен видеть ни уставших с пути лиц, ни телег, которым вскоре предстоит стать сценой для певиц и жонглеров. Каждая деталь цирка должна подкреплять веру публики в чудо, на час приравнивать артиста, если не к божеству, то к главному служителю Гермеса, что дарует верному слуге ловкость и красноречие.
Пробравшись сквозь толпу, девушки очутились по правую сторону от купола. Немногочисленные актеры Ксенофилиуса были заняты каждый своим делом и единственным кто заметил их появления был высокий юноша зазывала. Облаченный в ярко оранжевый костюм и красную шапочку с бубенцом, балагур устремился к ним навстречу:
- Вагош! - радостно подпрыгнул он. Из глубокого кармана рубашки показалась по-собачьи улыбающаяся морда Щена. При виде циркачки, зверь завилял хвостом и чуть не вывалился на дорогу, в последний момент ухватившись лапами за края своего убежища. - Они скоро начинают. - комедиант указал головой в сторону двух человек, стоявших в стороне от остальных. Неурядицы последних дней не дали Аннук возможности, как следует познакомиться со всеми обитателями каравана. Партнеров по ремеслу она знала только в лицо. Их общение ограничилось фразами знакомства и одной репетицией, когда они безуспешно попытались смастерить номер, в то время как повозка подлетала на ухабах.
- Спасибо, что присматриваешь за ним, - Балагур застенчиво улыбнулся в ответ. Аннук так и не привыкла к впечатлению, которое производила её новая внешность на мужчин.
- Иди, иди же, - замахал на неё циркач и вместе с Щеном вступил в толпу.
- Как ты только выносишь такие взгляды? - обратилась Аннук к стоявшей рядом Оникс и задумчиво глядя в след балагуру. – Говоришь с человеком, а он как будто и не слушает. И глаза голодные. – Девушка повела плечами, стремясь избавиться от неприятного чувства, вызванного коротким разговором. Как только все это закончится она с превеликим удовольствием вернётся к своей заурядной внешности. Быть красивой для кого-то или по случаю приятно, однако жить с этим? Пожалуй, это не для нее.
- Тебе что-нибудь нужно для… - факир замешкалась, подбирая слова, - того, чтобы вернуть нас?

Представление должно было начаться с минуты на минуту. Аннук долго не могла отвести взгляда от толпы даже и  после того, как та поглотила нелепую фигуру зазывала.
Всё вокруг было таким знакомым! Звуки, запахи. На краткий миг она вообразила, стоит только захотеть  - разглядит в группке артистов широкую спину Тарика, найдет Барона, развлекающего ребятню цветными платками и яркими бусами, вот один из них мелькнул и скрылся с глаз, услышит, как притворно рычит в клетке медведица, а вечером вместе с Роми они засядут в самой захудалой харчевне, задешево покупая дрянные пироги и она будет танцевать до тех пор, пока не собьёт сапоги. И быть может, достанет смелости, явится к Ру, босоногой, раскрасневшейся и счастливой... Воспоминания о неслучившемся захлестнули с головой. Ей хотелось немедля броситься в самую гущу событий, но внезапно появившийся восторг осыпался в грязь под ногами. Голос Оникс вернул на землю.
- Они подарили мне собаку, - Аннук посмотрела на Ареса. Пес устроился в отдалении, и наблюдал за торговкой, раскладывающей на прилавке печеные яблоки и сдобу. Вид он при этом имел самый невинный. К её страшному огорчению она не видела в этой огромной собаке старого друга, хоть и старалась изо всех сил. Он не разрешал к нему прикоснуться, а одного образа было слишком мало. Пожалуй, именно это будет сложнее всего простить. - Оникс, зачем ты его забрала? - Вопрос вырвался против воли. Аннук мигом пожалела о нём, чувствуя, как опять сгущаются злость и обида. Чтобы отвлечься достала из кармана цветные шарики и стала их подбрасывать. Одного не доставало, он так и остался валяться на улице, украденный и вскоре позабытый Аресом. Она хотела сказать колкость в ответ на науку жрицы, но сдержалась. Вместо этого выместила злость, крепко зашвырнув мячик в небо, и едва не угодила в зазевавшуюся горлицу. Птица сбивчиво проворковала и скрылась из виду.
Может быть поэтому угадала набивший оскомину звук запоздало. Столько раз слышала за последнее время, что научилась игнорировать. Ладони мигом похолодели, в животе скрутился узел. Оникс сбилась и тоже замолчала. Голос площади, полной людьми, отошёл на второй план, как будто кто-то убавил громкости. И только ритмичное цок-цок звенело ясно и четко. Совсем далеко тоненько всплакнул Щен, навострив уши за пазухой шута. Занервничал Арес, хвост до того подметавший улицы, прервал движение. Крупный пес поднялся на лапы и вопросительно посмотрел на Оникс, при этом лишь мимоходом задев вниманием Аннук.
- Что ты сказала? - Давление на виски немного ослабло и Аннук выдохнула. Звук сделался еле различимым. Иррациональное желание сбежать и спрятаться немного отпустило, побелевшей рукой она вцепилась в рукав платья.
Этот звук и все за ним следовавшее были ее наваждением. По ночам она слышала, как чужие кони храпят под окнами, даже тогда, когда загодя выбирала жилища их лишенные. Утром было тяжело проснуться, грузные сны не отпускали из лап дремы. Вслепую она бродила по сумеречному полю. Искала Ру, Тарика, отца, кого-угодно, но вместо этого натыкалась на холодные стволы деревьев, а за спиной дышали кони. Хуже всего было в короткий промежуток после заката. Когда сквозь сине-серые облака, пробивались кровавые отблески солнца и приходили видения... Недавние слова Оникс, наконец, достигли слуха. Последнее, чего ей теперь хотелось, это искать тихое место. Уж лучше сходить с ума в толпе людей, чем оставшись наедине с жрицей.
- Мне скоро выступать, уйти мы пока не можем. С некоторых пор я не могу ночевать на улице или поблизости от людей, - в голос опять пробралась горечь и Аннук почувствовала, как  поднимается злоба. Проклятая, Оникс! Аннук была вполне довольна своей жизнью. Довольство от жизни ведь это не сложно, выдумать пару-другую смыслов, определить цель и почаще напоминать себе, что вот этот ветер и этот дождь, солнце на щеках и встреча с добрым человеком - того стоят. А впереди обязательно ждет прекрасное, светлое будущее. Только и надо что дождаться этого - впереди. И оно когда-нибудь обязательно наступит. - Мне... нам, нужны деньги.
Аннук влилась в толпу и повлекла жрицу за собой. Арес следовал по пятам. Площадь была набита людьми доверху. Трудно и представить всего с час назад, что такое столпотворение возможно в этом крошечном городке. Вероятно, где-то поблизости проходили сезонные работы и все "перекати-поле", живущие от города к городу устремились на цирковое представление. Сам того не ведая Ксенофилиус вытянул счастливый билет.
Наконец, обнаружив свободное местечко возле оборудованной сцены. Недлинный, в несколько шагов помост терялся в окружении палаток со съестным, которые развернули находчивые местные. К вечеру здесь должен был появиться шпагоглотатель и танцовщицы. Все самое лучшее, по мнению Ксенофилиуса, нужно приберегать на финал. Хотя бы в этом Аннук была с ним солидарна.
- Сюда, - она помогла Оникс сесть на край сцены, поднятый на камнях. Тут же возник Арес, устраиваясь в отдалении, но, не упуская ничего из виду. Взгляд у пса был растерянный и взъерошенный, как будто он силился что-то уразуметь, но не мог.  Или, может быть, это только казалось.
Аннук сунула руку в карман юбки и сперва нащупала только пустоту и рваную подкладку. Кажется, с завтраком тоже придётся повременить. Стоило так подумать, под пальцы подвернулась совсем мелкая монетка.
У ближайшей торговки она купила румяный, но пустой пирожок, лишь слегка тронутый сверху чем-то сладким и полчашки молока, выпросила (монетка уже иссякла) вываренную кость из готовившегося на огне бульона. Скудно. Но для завтрака сойдет.
После того, как торги завершились, она не поторопилась обратно, наблюдая за Оникс. Было очень важно разложить произошедшее с ними по полочкам, хотя бы для себя.
Аннук слишком просто смирилась с тем, что появившаяся в ее жизни незнакомка погодя, за чаем и беседами утащила её «смысл». Который, как это не парадоксально, во многом заключался вот в этом худом изможденном теле. Сейчас циркачка была привлекательна, в этом не было сомнений, пожалуй, впервые в жизни. Она могла видеть, все её таланты остались при ней – живи и радуйся. И самое главное это не потребует никаких усилий, нужно только шагнуть в сторону и исчезнуть навсегда. Вместе с телом очень легко попрощаться со множеством вещей, дел, людей… Что до эриний, наверное, и это не беда. Как то же она до сих пор справлялась.
- Возьми, вечером достанем что-нибудь посытнее, - Аннук помедлила, вспоминая, как это неприятно, когда люди заходят и выходят из твоего «поля зрения», а ты не успеваешь среагировать. Развернув ладони, Оникс так чтобы удобнее было передать еду циркачка вложила в них пирожок и молоко. Косточку уложила на землю рядом с собой, с минуту боролась взглядами с Аресом, который, в конце концов, все же показательно отвернулся и от угощения отказался.
Пристроившись рядом с жрицей на помосте, Аннук подтянула к подбородку колени и стала смотреть на площадь. День обещал быть очень длинным.
- Оникс, а как ты справлялась с этими... этими бредовыми видениями? - Голос звучал отрывисто, так и наровя упорхнуть прочь вместе с гомонящими вокруг людьми, - Последнее время я только и думаю о том, как приятно было бы размозжить кому-нибудь голову. Но еще чаще о том, что будет, если с разбегу ухнуть со скалы в море, на камни? Или выпить целую бутылку масла для розжига? Правда ли приятно будет провести ножиком по запястью? И с каждым днём, понимаю, останавливает только страх перед темнотой. Потому что в ней будут они.